394 / 734
13
I. КРИТИЧЕСКШ СТАТЬИ.
14
скихъ временъ, т. е. Руси баснословной...
Это ли еще не донъ-кихотство?... А между
тймъ послушайте-ка этихъ господъ: если
вы не согласитесь съ ними, они вамъ ска-
жуть, что вы отстали отъ вйка, чго вы
невйжда, апостатъ, человйкъ безнравствен
ный, вредный.
Теперь обратимся къ Ивану Васильевичу.
Это донъ-Еихотъ маленьшй, донъ-Еихотъ
въ митатюрй. У испанскаго донъ-Еихота
достало души, чтобъ осуществить на дйлй
свою мечту и великодушно пожертвовать
ей всймъ существомъ своимъ. Только на
смертномъ одрй понялъ онъ, что онъ—не
донъ-Еихотъ, а мирный манчсюй помй-
щикъ... У Ивана Васильевича стало силы
воли только на то, чтобъ отъ Москвы до
села Мордасъ провезти въ чужомъ таран-
тасй бйлую тетрадь, назначенную для пу-
тевыхъ замйтокъ. Иванъ Васильевичъ въ
мужпкй нашелъ идеалъ русскаго человека
и хотйлъ даже двог янъ нарядить въ костюмъ
очень похежШ на м\жицюй, за исключен!емъ
желтыхъ сафьяновыхъ сапожекъ (собствен-
наго его, Ивана Васильевича, изобрйтенш),—
а между тймъ самъ скорйе решился бы
умереть, нежели на одну складку отступить
отъ моднаго парижскаго костюма. Такихъ
микроскопическихъ донъ-Еихотовъ въ наше
время развелось на Руси многое множество.
Вей они, за исключеншмъ незначительныхъ,
разнообразныхъ оттйнковъ, похожи одинъ на
другого, какъ двй капли воды. Вей они—
люди добрые, умные, сочувствуюпце всему
прекрасному, высокому, любятъ разеуждать
и спорить о Вайронй и о матершхъ важ-
ныхъ, страшные либералы и, въ дополнеше
ко всему этому, препустййпие и прескучнйй-
ппе люди. Но мы оставимъ ихъ въ сторонй
и обратимся, наконецъ, исключительно къ
ихъ достойному представителю—къ Ивану
Васильевичу.
Иванъ Васильевичъ — одинъ изъ этихъ
червячковъ, которые имйють свойство бде-
стйть въ темнотй. Въ глуши провинцш вы
обрадовались бы, какъ неожиданному сча
стью, знакомству съ такимъ человйкомъ;
даже въ столицй, куда вы недавно пртйхали
и всему чужды, вы поздравили бы себя съ
подобными знакомствомъ. Сначала вы очень
полюбили бы Ивана Васильевича и не могли
бы довольно нахвалиться имъ; но скоро вы
съ удивдешемъ замйтили бы, что въ немъ
ничего не обнаруживается новаго, что онъ
весь высказался и выказался вамъ, что вы
его выучили наизусть, и что онъ сталъ
вамъ скученъ, какъ книга, которую вы, за
неимйшемъ другихъ, сто разъ перечли и
наизусть знаете. Сначала вамъ покажется,
что онъ добръ, даже очень добръ; но потомъ
вы увидите, что эта доброта въ немъ— со-
верп езно отрицательное достоинство, въ ко-
торомъ больше отсутствш зла, нежели поло-
жительнаго присутствш добра, что эта до
брота похожа на мях’кость, свидйтельствую-
щую объ отсутствш всякой энергш воли,
всякой самостоятельности характера, всякаго
рйзкаго и опредйленнаго выраженш лично
сти. И тогда вы поймете, что доброта Ивана
Васильевича тйсно связана въ немъ съ без-
силюмъ на зло. Сначала вамъ покажется, что
онъ уменъ, даже очень уменъ; вы и потомъ
никогда не скажете, чтобъ онъ былъ глушь,
потому что это была бы вопшщая неправда;
но вы скоро замйтите, что умъ его— ограни
ченный, легшй и поверхностный, который
неспособенъ долго и постоянно останавли
ваться на одномъ предметй, неспособенъ
къ сомнйнш и его мукамъ и борьбй. Тогда
вы поймете, что его умъ чисто страдатель
ный, т. е. способный раздражаться и прихо
дить въ дйятельность отъ чужихъ мыслей,
но неспособный самъ родить никакой мысли,
ничего понять самостоятельно, оригинально,
неспособный даже усвоить себй ничего чу
жого. Такъ же скоро исчезнетъ и ваше
ынйте о его талантахъ—и исчезнетъ тймъ
скорйе, чймъ больше вы въ нпхъ вндйли.
Если вы и замйтите въ немъ способность
къ чему-нибудь, то скоро увидите, что она
служитъ ему для того только, чтобъ все
начинать, ничего не оканчивая, за все
браться, ничймъ не овладйвая. Но всего
болйе пршбрйлъ онъ ваше расположена,
вашу любовь, даже ваше уважеше — избыт-
комъ чувства, готоваго откликнуться на все
человйческое, и что же! съ этой-то стороны
всего болйе и долженъ потерять онъ въ ва-
таихъ глазахъ, когда вы лучше раземотрите
и узнаете его. Его чувство такъ чуждо вся
кой глубины, всякой энергш, всякой про
должительности, и между тймъ такъ легко
воспламеняется и проходить, не оставляя
слйда, что оно похоже больше на нервиче
скую раздражительность, на чувствительность
(висберИМШё), нежели на чувство. Умъ,
сердце, дарованш, словомъ, вся натура Ивана
Васильевича такъ устроена, что онъ неспо
собенъ понять ничего такого, чего не иепы-
талъ, не видйлъ, и потому его могутъ без-
покоить или радовать однй случайности,
одни частные факты, на которые ему при
ходится натыкаться. Слйдствш занимаетъ
его безъ причины, явленш останавливаютъ
его внимате, но идея всегда проходить ми
мо его, такъ что онъ не подозрйваетъ ея
присутствш. Онъ не можетъ жить безъ убй-
ждешй и гоняется за ними; впрочемъ, ему
легко имйть ихъ, потому что въ сущности
ему все равно, чему бы ни вйрить, лишь
бы вйрить. Еогда чье-нибудь рйзкое возряг
жеше иди какой-нибудь фактъ разобьетъ