339 / 734
€69
I. КРИТИЧЕСКИ! СТАТЬИ.
670
ванъ характеръ Шуйскаго; вторая—сцена
народа и дьяка Щелканова на площади;
третья—въ кремдевскихъ палатахъ, между
Борисомъ, согласившимся царствовать, па-
тршрхомъ и боярами. Въ этой сценЬ пре
восходно обрисовано добросовестное лице-
М'Ьрство Годунова,—въ томъ смысле добро
совестное, что, обманывая другихъ, онъ
прежде всехъ обманывалъ самого себя, какъ
всякий талантъ, обольщаемый ролью генш.
Прекрасно также окончите этой сцены, про
исходящее между Воротынскимъ и Шуйскимъ,
где характеръ последняго все более и более
развивается, его слова—
Теперь не время помнить,.
СовЪтую порой и забывать,—
такъ оригинальны, что должны со временемъ
обратиться въ любимую пословицу для бла-
горазумныхъ и осторожныхъ людей въ роде
Шуйскаго. Превосходна маленькая сцена
между патртрхомъ и игуменомъ, написан
ная прозой: это одинъ изъ драгоцЬнней-
шихъ перловъ трагедш.
Мы уже говорили но поводу шестой сце
ны о целой трагедш: въ ней Ворисъ являет
ся злодбемъ, сперва сваливающимъ вину
своихъ неудачъ и оскорблешй на неблаго
дарность народа, и после разсуждаютщй о
томъ, какъ жалокъ тотъ, въ комъ нечиста
совесть. Намъ кажется, что это не драма, а
мелодрама: истинно - драматичесше злодеи
никогда не разсуждаютъ сами съ собой о
невыгодахъ нечистой совести и о прштности
добродетели. Вместо этого они действуютъ,
чтобъ дойти до цели или удержаться у ней,
■если уже дошли до нея.
Седьмая сцена въ корчме на литовской
границе превосходна. Жаль только, что же-
.лате выказать ръзче дерзость Отрепьева
увлекло поэта въ мелодраматизмъ, заставивъ
его спровадить Самозванца въ окно корчмы,
въ которое и курица проскочила бы съ тру-
домъ. Къ лучшимъ сценамъ трагедш принад
лежишь восьмая—въ домб Шуйскаго. Пре
восходно, выше всякой похвалы, нередалъ
въ ней поэтъ, устами Шуйскаго, ронотъ и
жалобы на Годунова его современниковъ.
Выше мы уже выписали этотъ монологъ.
Следующая затемъ большая сцена пред
ставляешь собой две части. Въ первой Бо
рись превосходно очерченъ, какъ пример
ный семьянинъ, нежный отецъ; онъ утЬша-
етъ дочь, овдовевшую невесту, говорить съ
сыномъ о сладкомъ плоде учешя, о томъ,
какъ помогаетъ наука державному труду.
Все это такъ просто, такъ естественно,—и Бо
рись является въ этой сцене во всемъ свете
своихъ лучшихъ качествъ. Во второй части
сцены Ворисъ узнаетъ отъ Шуйскаго о по-
явлеши Самозванца. Странное волненш, об
наруженное Борисомъ при этомъ известш,
основано поэтомъ на виновной совести Году
нова,—и его поспешность къ решительнымъ
мерамъ противоречить исторической истине:
известно, что Годуновъ вначале принялъ
слишкомъ слабыя меры противъ Отрепьева,
вероятно, не считая его за опаснаго врага.
Но, если смотреть на эту сцену съ точки зрй-
нш Пушкина, въ ней много драматическаго
движенья, много страсти. Ворисъ въ страш-
номъ волненш, а Шуйсюй, не теряя при-
сутствш духа отъ мысли, что волненш мо-
жетъ ему стоить головы, ни на минуту не
перестаетъ быть придворной лисой.
Сцена въ Кракове, въ доме Вишневец-
каго, между Самозванцемъ и ¡езуитомъ Нер-
никовскимъ очень хороша, за исключеншмъ
Ломоносовской фразы—«сыны славянъ», не
кстати вложенной поэтомъ въ уста Само
званцу. Продолжеше и конецъ этой сцены,
где Самозванецъ говорить съ сыномъ Курб-
скаго, съ разными русскими, приходящими
къ нему, съ полякомъ Собаньскимъ и по
этомъ,—не представляешь никакихъ особен
но резкьхъ чертъ.
За маленькой, но прелестной сценой въ
замке Мнишка въ Самборе следуетъ знаме
нитая сцена у фонтана. Въ ней Самозванецъ
является удальцомъ, который готовь забыть
свое дело для любви, а Марина—холодной,
честолюбивой женщиной. Вообще эта сцена
очень хороша; но въ ней какъ будто чего-то
недостаетъ или какъ будто проглядываютъ
какш-то ложныя черты, который трудно и
указать, но который темъ не менее произ
водить на читателя не совсемъ выгодное
для сцены впечатаете. Кажется, не преуве-
личилъ ли поэтъ любовь Самозванца къ Ма
рине, не сделэлъ ли онъ изъ минутной при
хоти чувственнаго человека какую-то глу
бокую страсть? Самозванецъ въ этой сиене
слишкомъ искрененъ и благороденъ; порывы
его слишкомъ чисты: въ нихъ не видно бу-
дущаго растлителя несчастной дочери Году
нова... Кажется, въ этомъ заключается лож
ная сторона этой сцены. Безразсудство Са
мозванца, его безумное признанш передъ
Мариной въ самозванстве совершенно въ его
характере, пылкомъ, отважномъ, дерзкомъ,
на все готовомъ, но решительно неспособ-
номъ ни на что великое, ни на какой глу
боко обдуманный планъ; совершенно въ его
характере и мгновенные порывы животной
чувственности, но едва ли въ его характере
человеческое чувство любви къ женщине.
Характеръ Марины удивительно хорошо вы
держать въ этой сцене.
Сцена на литовской границе между моло-
дымъ Курбскимъ и Самозванцемъ до того при
торна, фразиста и исполнена пустой деклама-
цш, выдаваемой за паеосъ, что трудно пове
рить, чтобъ она была написана Пушкинымъ...