32 / 734
55
ООЧЖНЕШН В. Г. Б'ЫШНСКАГО.
6В
то же время работавннй и умомъ, и топо-
ромъ, предогавдяетъ собой въ этомъ отно-
шенш дивное исключеше изъ общаго пра
вила. Итавъ, чтд же оставалось делать Ло
моносову? Прежде всего ему надо было по
думать о теорщ, тогда какъ въ поэзш дру-
гнхъ вародовъ практика родила теорпо, фактъ
возбудилъ потребность сознанш. И вотъ Ло
моноеовъ думаетъ о томъ, чтд такое поэзш,
какъ она должна быть, и, разумеется, смо-
тритъ па этотъ предмета, какъ смотрели на
него немцы того времени. Потомъ ему нуж
но было подумать о языке, о версификацш,
ибо до него не было на Руси ни грамма
тики, ни одного стиха, написаннаго не сил
лабическими разм&ромъ, чуждымъ духу и
несвойственными гибкости и богатству руе-
екаго языка. (Тредьяковскаго тутъ нечего
брать въ раечетъ.) Что же было ему п'Ьгь?
Любовь?—но для выражешя той любви, ко
торая знакома была современному ему обще
ству, достаточно было и народныхъ свадеб-
ныхъ шЬсенъ, а о другой оно и не заботи
лось. Н'Ьтъ, Ломоноеовъ нгЬлъ то, что было
ближе къ делу, что заключалось въ самой
действительности. Солнце русской жизни на
долго закатилось со смертью Петра Великаго
и осветило ее вновь только съ восшествшмъ
на престолъ Екатерины Великой; после' ужа-
совъ Бироновской тиранш царстзоваше Еяи-
саветы но справедливое ги казалось эпохой
столь же счастливой, сколько и славной,—и
Ломоноеовъ пЬлъ «блаженство дней своихъ»,
пЬлъ «любезныя ему науки въ дражайшемъ
отечестве». Больше нечего было бы петь въ то
время и самому Шекспиру. Говорить, стихи
его обличаюсь оратора, а не поэта; да иначе
и быть не могло даже и въ такомъ случае,
если бы Ломоноеовъ быль столько же поэти
ческая натура, какъ и Пушкинъ. Но вотъ
еще вопросы почему стихи Ломоносова такъ
необыкновенно хороши по своему времени?
Почему изъ его еовременниковъ никто не
насаль такихъ хоропшхъ стиховъ? Почему
стихи Сумарокова, более, чемъ Ломоноеовъ,
преданяаго поэзш и явившагося после него,
такъ далеко хуже Ломоноеовскихъ стиховъ?
Отчего стихи Державина сделали после сти
ховъ Ломоносова такой малый шагъ впе
реди, и то въ самыхъ лучшихъ его стихо-
твореяшхъ, тогда какъ въ большей части не
лучшихъ они хуже, чемъ стихи Ломоносова
въ оде <Къ 1ову», въ «Утреннемъ» и «Ве-
черяемъ размышлеши о величестве Божшмъ»,
который отличаются чистотой языка, обли
чающей въ творце ихъ человека ученаго?
Конечно, «Мокрый Амуръ-» Ломоносова дале
ко не пойдетъ въ сравнеше съ анакреонти
ческими стихотворениями Державина, но по
своему времени это удивительное стихотво-
рен!е. Итакъ, вопросъ о поэтическомъ прн-
званш и таланте Ломоносова пока все еще
только—вопросъ, и едва ли есть возможность
решить его положительно или отрицательно.
Обратимся къ Державину. Никто самъ со
бой ничего не дЬлаетъ ни великаго, ни ма-
лаго; но, оглядевшись вокругъ себя, всяшй
начинаетъ или продолжать, или отрицать
сделанное прежде его: это законъ неториче-
скаго развитая. Чувствуя наклонность къ по
эзш, имя которой было уже печатно выго
ворено въ Росши, и о которой носилась уже
темные слухи въ неболыномъ грамотномъ
кругЬ людей общества того времени,—Дер-
жавинъ естественно не могъ яе остановить
своего вниманш на Ломоносове и не подчи
ниться его влшнда. И Державина за это такъ
же можно упрекать, какъ младенца за то,
что онъ лепечетъ языкомъ отца своего, звуки
котораго впервые огласили его слухъ, а не
языкомъ, котораго онъ звуковъ не могъ слы
шать. Державинъ добродушно удивлялся ге-
нда Хераскова, высокому парен! го Петрова;
но его чутью дЬлаетъ большую честь, что онъ
решился подражать ?только одному Ломоно
сову. Еще большую честь делаетъ Державину
то, что съ 1779 года онъ пошелъ собствен-
нымъ евоимъ путемъ. Не думайте, однако жъ,
чтобъ онъ на это решился но сознание недо-
статковъ поэзш Ломоносова или по убежде-
нш, что подражаше ни къ чему не ведетъ,
а надо всякому быть самими собой: нетъ!
для такого сознашя и такого убежденья еще
не наставало время, и Державину не откуда
было взять нхъ. Вотъ что говорить онъ самъ
о произведешяхъ первой своей эпохи до
1779 года: «Войхъ сихъ произведен^ сво
ихъ авторъ самъ не одобряли, потому что
хотели подражать Ломоносову, но чувство
вали, что таланта его не были внушаемъ
одинаковыми гешемъ: онъ хотЬлъ парить, но
не могъ постоянно выдерживать красивыми
наборомъ словъ, свойственнаго единственно
росшйскому Пиндару велелепш н пышности;
а для того въ 1779 году избрали онъ совер
шенно особый путь, будучи предводимыми
наетавлеишми Баттё и советами друзей сво
ихъ: Николая Александровича Львова, Ва-
силья Васильевича Капниста и Ивана Ива
новича Хемницера». Не думайте также, что
бы «совершенно особый путь» означали пол
ную независимость отъ Ломоносова и совер
шенную самобытность: такой быстрый пере-
: ходи въ то время были бы екачкомъ, а въ
иеторш нетъ скачковъ. Державинъ дМстви-
. тельно пошелъ своими особыми путемъ, но
не выходя изъ-подъ влшшя Ломоносовской
поэзш; въ поэзш Державина явились впер
вые яркш вспышки истинной
ноэе
Й
и
, местами
даже проблески художественности, какая-то
ему одному свойственная оригинальность во
взгляде на предметы и въ манере выражать-