317 / 734
625
I. КРИТИЧЕСК1Я С1АТЬИ.
6 2 6
Дитя сама, въ толп'Ь д'Ьтей
Играть и прыгать не хотгЬла,
И часто цЪлый день одна
Сид'Ьла молча у окна.
Задумчивость была ея подругой съ колыбель-
ныхъ дней, украшая однообразш ея жизни;
пальцы Татьяны не знали иглы, и даже ребен-
комъ она не любила куколъ, и ей чужды были
дЪтсшя шалости; ей былъ скученъ и шумъ, и
звоншй смгЬхъ д'Ьтскнхъ игръ; ей больше нра
вились страшные разсказы въ знмшй вечеръ.
И потому она скоро пристрастилась къ ро-
манамъ, и романы поглотили всю жизнь ея.
Она любила на балконЪ
Предупреждать зари восходъ,
Когда на блЪдномъ небосклон^
ЗвЪздъ исчезаетъ хороводъ,
И тихо край земли свЬтд-Ьетъ,
И, в'Ьстникъ утра, вЬтеръ вЬетъ,
И всходить постепенно день.
Зимой, когда ночная тТшь
Полмфомъ долЪ обладаетъ,
И дол* въ праздной тишина,
При отуманенной лун'Ь,
Востокъ лЬнивый почиваетъ,
Въ привычный часъ пробуждена
Вставала при свЪчахъ она!
Итакъ, л'Ьтшя ночи посвящались мечтатель
ности, зимшя— чтешю романовъ, — и это
среди мгра, имЕвшаго благоразумную при
вычку громко храпеть въ это время! Какое
противоречие между Татьяной и окружаю-
щимъ ее мщомъ! Татьяна— это рфцшй, пре
красный пв'Ьтокъ, случайно выросшей въ
разс’Ьлин'Ь дикой скалы,
Незнаемый въ травЪ глухой
Ни мотыльками, ни пчелой.
Эти два стиха, сказанные Пушкинымъ объ
ОльгЬ, гораздо больше идутъ къ Татьян!.
Каше мотыльки, к а т я пчелы могли знать
этотъ цвЬтокъ или пленяться имъ? Разв'Ь
безобразные слепни, оводы и жуки, въ род!
Пыхтина, Буянова, Пйтушкова и тому подоб-
ныхъ? Да, такая женщина, какъ Татьяна, мо-
жетъ пл!нять только людей, етоящихъ на
двухъ крайнихъ ступеняхъ нравственнаго
1пра, или такихъ, которые были бы въ уро
вень съ ея натурой, и которыхъ такъ мало на
св !т !, или людей совершенно иошлыхъ, кото
рыхъ такъ много на с в !г !. Этимъ посл!днимъ
Татьяна могла нравиться лицомъ, деревен
ской свежестью и здоровьемъ, даже дикостью
своего характера, въ которой они могли
вид!ть кротость, послушливость и безотвЬт-
поеть въ отношенш къ будущему мужу,— ка
чества, драгоценный для ихъ грубой живот
ности, не говоря уже о расчетахъ на при
даное, на родство и т. и. Стояпце же въ се
редин! между этими двумя разрядами людей
всего мен!е могли оцЬнить Татьяну. Надоб
но сказать, что вей это серединныя существа,
занимаются м!сто между высшими натура
ми и чернью человечества, эти т а л а н т ы ,
служанце связью гешальности съ толпой, по
большей части—все люди «идеальные», подъ-
стать идеальнымъ д!вамъ, о которыхъ мы
говорили выше. Эти идеалисты думаютъ о
себе, что они исполнены страстей, чувствъ,
высокихъ стремлетй, но въ сущности все
дело заключается въ томъ, что у нихъ фан-
тазш развита на счетъ всехъ другихъ спо
собностей, преимущественно разеудка. Бъ
нихъ есть чувство; но еще больше сенти
ментальности, и еще больше охоты и способ
ности наблюдать свои ощущенш и вечно тол
ковать о нихъ. Въ нихъ есть и умъ, нэ не
свой, а вычитанный, книжный, и потому въ
ихъ уме часто бываетъ много блеска, но ни
когда не бываетъ дельности. Главное же, что
всего хуже въ нихъ, что составляетъ ихъ
самую слабую сторону, ихъ ахиллесовокую
пятку,— эго то, что въ нихъ нетъ страстей,
за исключетемъ только самолюбш, и то мел-
каго, которое ограничивается въ нихъ темъ,
что они бездеятельно и безплодно погруже
ны въ созерцаше своихъ внутреннихъ до-
стоинствъ. Натуры теплыя, но такъ же не хо
лодный, какъ и не горячш, они действитель
но обладаютъ жалкой способностью вспыхи
вать на минуту отъ всего и ни отчего. По
этому они только и толкуютъ, что о своихъ
нламенныхъ чувствахъ, объ огне, пожираю-
щемъ ихъ душу, о страетяхъ, обуревающихъ
ихъ сердце, не подозревая, что все это дей
ствительно буря, но только не на море, а въ
стакане воды. II нетъ людей, которые бы
менее ихъ способны были оценить истинное
чувство, понять истинную страсть, разгадать
человека, глубоко чувствующаго, неподдельно
страстиаго. Т а т е люди не поняли бы Татья
ны: они решили бы все въ гою сь, что если
она не дура пошлая, то очень странное су
щество, и что во всякомъ случае она хо
лодна, какъ ледъ, лишена чувства и неспо
собна къ страсти. И какъ же иначе? Татья
на молчалива, дика, ничемъ не увлекается,
ничему не радуется, ни отъ чего не приходитъ
въ восторгъ, ко всему равнодушна, ни къ
кому не ласкается, ни съ кемъ не дружится,
никого не любитъ, не чувствуетъ потребно
сти перелить въ другого свою душу, тайны
своего сердца, а главное— не говоритъ ни о
чувствахъ вообще, ни о своихъ собственныхъ
въ особенности?.. Если вы сосредоточены въ
себ! и на вашемъ лиц! нельзя прочесть
внутренняго пожирающаго васъ огня, —мел-
ше люди, столь богатые прекрасными мелки
ми чувствами, тотчасъ объявятъ васъ суще
ств омъ холоднымъ, эгоистомъ, отнимутъ у
васъ сердце и оставить при васъ одинъ умъ,
особенно, если вы имеете наклонность иро
низировать надъ собственнымъ чувствомъ,
хотя бы то было изъ Ц'Ьломудреннаго жела-