308 / 734
607
СОЧИНЕН1Я В. Г. БЬДИНСКАГО.
608
жетъ, подобно ей, д'Ьтски смотреть на жизнь
и детски играть въ любовь,—а это, согла
ситесь, очень скучно; или существо, которое,
увлекшись его превосходствомъ, до того под
чинилось бы ему, не понимая его, что не
им'Ьдо бы ни своего чувства, ни своего смы
сла, ни своей воли, ни своего характера.
Последнее спокойнее, но зато еще скуч
нее. И это ли поэзш и блаженство любви!..
Разлученный съ Татьяной смертью Лен-
скаго, ОиЬгинъ лишился всего, что хотя
сколько-нибудь связывало его съ людьми.
Убивъ на поединке друга,
Доживъ безъ цели, безъ трудовъ,
До двадцати-шести годовъ,
Томясь въ бездЪйствш досуга,
Безъ службы, безъ жены, безъ д*лъ,
НичЪмъ заняться не умЪлъ;
Имъ овладело безпокойство,
Охота къ перемене мЪстъ
(Весьма мучительное свойство,
Немногихъ добровольный крестъ).
Между прочимъ былъ онъ и на Кавказ!;
и смотр'Ьлъ на бледный рой т4ней, толпив
шийся около П'Ьлебныхъ струй Машука:
Питая горьки размышленья,
Среди печальной ихъ семьи,
ОнЪгинъ взоромъ сожаленья
ГлядЪлъ на дымныя струи
И мыслилъ, грустью отуманенъ:
„ЗачЪмъ я пулей въ грудь не раненъ!
ЗачЪмъ не хилый я старикъ,
Какъ этотъ бедный откушцикъ?
ЗачЪмъ, какъ тульсюй заседатель,
Я не лежу въ параличе?
ЗачЪмъ не чувствую въ плече
Хоть ревматизма? Ахъ, Создатель!
Я молодъ, жизнь во мне крепка.
Чего мне ждать! тоска, тоска!...
Какая жизнь! Вотъ оно, то страдаше, о
которомъ такъ много пишутъ и въ стихахъ,
и въ прозе, на которое столь многш жа
луются, какъ будто и въ самомъ дйиЪ зна-
ютъ его; вотъ оно, страдаше истинное, безъ
котурна, безъ ходуль, безъ драпировки, безъ
фразъ,—страдаше, которое часто не отни-
маетъ ни сна, ни аппетита, ни здоровья, но
которое т£мъ ужаснее!.. Спать ночью, з'Ьвать
днемъ, видеть, что вей изъ чего-то хлопо-
чутъ, ч!;мъ-то заняты, одинъ—деньгами, дру
гой—женитьбой, трети?—болезнью, четвер
тый—нуждой и кровавымъ потомъ работы,—
видеть вокругъ себя и веселье, и печаль, и
см’Ьхъ, и слезы, видеть все это и чувство
вать себя чуждымъ всему этому, подобно
Вечному Жиду, который, среди волнующейся
вокругъ него жизни, сознаетъ себя чуждымъ
жизни и мечтаетъ о смерти, какъ о величай-
шемъ для него блаженств!;: это страдаше не
всймъ понятное, не оттого не меньше страш
ное... Молодость, здоровье, богатство, оо-
единенныя съ умомъ, сердцемъ: чего бы,
кажется, больше для жизни и счастья? Такъ
думаетъ тупая черн*. и называете подобное
страдаше модной причудой. И ч!;мъ есте
ственнее, проще страдаше Онегина, чемъ
дальше оно отъ всякой эффектности, темъ
оно менее могло быть понято и оценено
болынинствомъ публики. Въ двадцать шесть
лете
такъ много пережить, не вкусивъ
жизни, такъ изнемочь, устать, ничего не
сделавъ, дойти до такого безусловнаго отри-
цанш, не перейдя ни черезъ к а т я убе
ждении это смерть! Но Онегину не суждено
было умереть, не отведавъ изъ чаши жизни:
страсть сильная и глубокая не замедлила
возбудить дремавши въ тоске силы его духа.
Встретивъ Татьяну на бале въ Петербурге,.
Онегинъ едва могъ узнать ее, такъ пере
менилась она! Мужъ Татьяны, такъ пре
красно и такъ полно съ головы до ногъ
охарактеризованный поэтомъ этими двумя
стихами:
. . . . И всЬхъ выше
И носъ, и плечи поднимали
Вошедппй съ нею генералъ,—
мужъ Татьяны представляетъ ей Онегина,
какъ своего родственника и друга. Мнопе
читатели, въ первый разъ читая эту главу,
ожидали громозвучнаго о х а й обморока со
стороны Татьяны, которая, пришедъ въ себя,
по ихъ мненш, должна повиснуть на шее
у Онегина. Но какое разочароваше для
нихъ!
Княгиня смотритъ на него...
И что ей душу ни смутило,
Какъ сильно ни была она
Удивлена, поражена,
Но ей ничто не изменило:
Въ ней сохранился тотъ лее тонъ;
Былъ такъ же тихъ ея поклонъ.
Вй-ей! не то, чтобъ содрогнулась,
Иль стала вдругъ бледна, красна...
У ней и бровь не шевельнулась,
Не сжала даже губъ она.
Хоть онъ глядЪлъ нельзя прилежней.
Но и слЪдовъ Татьяны прежней
Не могъ ОнЪгинъ обрести.
Съ ней рЪчь хотЪлъ онъ завести
И—и не могъ. Она спросила,
Давно ль онъ здесь, откуда онъ,
И не изъ ихъ ли ужъ сторонъ?
Потомъ къ супругу обратила
Усталый взглядъ; скользнула вонъ...
И недвижимъ остался онъ.
Ужель та самая Татьяна,
Которой онъ наедине,
Въ начале нашего романа,
Въ глухой, далекой стороне,
Въ благомъ пылу нравоученья,
Читалъ когда-то наставленья»
Та, отъ которой онъ хранить
Письмо, где сердце говорить,
Где все наружу, все на воле.
Та девочка... иль это сонъ?..
Та девочка, которой онъ
Пренебрегалъ въ смиренной доле,
Ужели съ нимъ сейчасъ была
Такъ равнодушна, такъ смела?
Что съ нимъ? въкакомъ онъ сгранномъ евЪ?
Что шевельнулось въ глубине