690 / 734
€ 0 5
IV. П Р И Л О Ж Е Н 1 Е
6 0 6
лучше сказать, всегда были орудымъ полити
ки, и потому тамъ нетъ ни науки, ни искусства,
ни религш, и потому, еще больше французской
политики, бойся французской науки, въ особен
ности французской философш. Право народное
должно выходить изъ права человеческаго, а
:цраво человеческое должно выходить изъ во
проса о причине и цели всего сущаго, а во-
просъ этотъ есть задача философш. Французы
же все выводить изъ настоящаго положены
общества, и потому у нихъ нетъ вечныхъ
истинъ, но истины дневныя, т, е. на каждый
день новыя истины. Они все хотятъ вывести не
изъ вечныхъ законовъ человеческаго разума,
а изъ опыта, изъ исторш, и потому не удиви
тельно, что они въ конце XVIII века хотели
возобновить римскую республику, забывъ, что
одно и то же явлены не повторяется дважды, и
что римляне не примерь фрапцузамъ. Опытъ
ведетъ не къ истине, а къ заблужденш, пото
му что факты разнообразны до безконечности
и противоречивы до такой степени, что истину,
выведенную изъ одного факта, можно тотчасъ
же пришибить другими фактомъ; найти же
внутреннюю связь и единство въ этомъ разно-
образш и противореча фактовъ молено только
въ духе человеческомъ, след., философы, осно
ванная на опыте, есть нелепость. Новейиле
■французы хватились за немцевъ, но не поняли
ихъ, потому что французъ никогда не можетъ
возвыситься до всеобщности и, на зло самому
себе, всегда остается французомъ, а въ области
мышленш должны исчезать все нацшнальныя
различы и долженъ оставаться одинъ
человпкъ.
Итакъ, къ чорту французовъ; ихъ влыше, кро
ме вреда, никогда ничего не приносило намъ.
Мы подражали ихъ литературе—и убили свою...
Германы—вотъ 1ерусалимъ новейшаго челове
чества, вотъ куда съ надеждою и уповагпемъ
должны обращаться его взоры.. Доселе хри-
спанство было истиною въ созерцаши,словомъ,—
было верою; теперь оно должно быть истиною
въ сознанш — философию. Да, философы нем
цевъ есть ясное и отчетливое, какъ математика,
развиты и объяснены хрнспапскаго учены,
какъ учены, основаннаго на идее любви и
идее возвышены человека до божества, путемъ
■сознаны. Мне кажется, что юной и девствен-
пой Россш должна завещать Германы и свою
семейственную жизнь, и свои общественный
добродетели и свою м^ообъемлющую филосо
фш. У насъ много зла. много безалаберщины,
много чуждыхъ влышй, и худыхъ, и хорошихъ,
но этотъ-то безпорядокъ и ручается за наше
прекрасное будущее, потому что еще никакое
чуждое влыны, худое или хорошее, не взяло у
пасъ решительнаго перевеса. Мы, по праву,
наследники всей Европы. Итакъ, наше (т. е.
насъ, молодыхъ людей) назначены уже и те
перь ясно; мы должны начать этотъ союзъ съ
Германию“...
Къ М. А. Бакунину.
Пнтигорскъ, 16 августа 1837 г. 1).
„...Я вспомнилъ, что за разность убе-
ждешй ты разрывалъ и не такы связи... Въ
первый разъ представилось мне, что идея для
тебя дороже человека“... 1 2)
1) Пыппчъ, I. 195—197, 170-173, 184-186, 136.
2) Это письмо писано Бйлпнскнмъ въ отвЪтъ на письмо друга,
заявившего, что онъ рЪзко отдЬляетъ себя отъ друзей (Ейлинскаго
и
Станкевича^,
и
намЪрепъ разойтись съ
ними
,
какъ еъ безиа-
„...Можетъ быть, я не правь; но не оскор
бленное самолюбы скрываетъ отъ меня истину.
Я
гордъ, самолюбиво
,
тщеславенъ
до того, что
всякая похвала, даже со стороны глупца, вы-
зываетъ краску удовольствы на мое лицо и
ускоряетъ обращены крови; но никогда горь
кая правда, высказанная другомъ съ участымъ,
въ какихъ бы то ни было резкихъ или, если
угодно, ругательныхъ выражешяхъ, не возбу
ждала во мне отвращены къ другу пли малей-
шаго неудовольетвы. Похвала скорее можетъ
повредить мне, нелсели горькая истина, и нигде
и ни въ чемъ я не бываю такъ свято добро-
совестенъ, и нигде и ни въ чемъ я не возвы
шаюсь до такого совершеннаго самоотверженш,
какъ въ сознанш своего ничтожества, когда
мне на него указываютъ. Это я всегда могу
сказать о себе смело и утвердительно, это есть
моя лучшая сторона. Въ самомъ глубочайшемъ
моемъ паденш я всегда сохранялъ уважены къ
истине, и теперь особенно мне чуждо всякое
сомнете въ ней, тогда какъ сомнете въ са
момъ себе съ калсдымъ днемъ более и
более терзаетъ меня и лишаетъ последнихъ
с и л ъ ...
„...Я самъ начинаю уверяться, что нетъ ни
чего мизернее и скучнее, какъ человекъ, ко
торый, утопая въ грязи, понимаетъ всю га
дость своего положены, а не имеетъ силы вы
рваться изъ него, который имеетъ прямыя и
светлыя идеи о цели жизни, и не можетъ пе
ренести ихъ въ свою жизнь, который безпре-
станно раскаивается, жалуется на себя друзь-
ямъ своимъ, обвипяетъ себя въ животности,
слабодушш, пошлости и ограничивается толь
ко однимъ раскаяшемъ, самообвиненымъ и лса-
лобами. Да,—я чувствую, что долженъ казать
ся слишкомъ лошлымъ всякому, кто знаетъ
меня вблизи, а не издали“...
„Во мне два главныхъ недостатка: само
любы и чувственность. Остановимся на первомъ,
потому что второй совершенно ничтоженъ, какъ
покажутъ... результаты моихъ доводовъ. Ты
знаешь, что я имею похвальную привычку
краснеть безъ всякой причины, какъ думаютъ
вое, но въ самомъ-то деле очень не безъ при
чины Эта похвальная привычка составляетъ
несчасты моей жизни... Самолюбы — вотъ при
чина этого явлены. Конечно, здесь нрпнимаетъ
большое учаспе какая-то природная робость
характера и еще одно обстоятельство въ моемъ
воспитанш, о чемъ теперь мне некогда распро
страняться, но главная причина все-таки само
любы. Я краспею оттого, что мне не отдали
должной справедливости, следовательно, отъ
оскорбленнаго самолюбы; я краснею оттого, что
мне отдали справедливость, следовательно, отъ
удовлетвореннаго самолюбы; къ чести своей
скажу, что еще чаще краснею я вследствы со
знаны своего недостоинства, отъ того вниманы,
которое оказываготъ мне хорошее люди, знаю
щее мепя издалека. Я понимаю самое малей
шее движете моего самолюбы — и все-таки не
могу убить въ себе этого пошлаго чувства. Оно
овладело мною совершенно, сделало меня сво
имъ рабомъ... Я не напиеалъ ни одной статьи
съ полнымъ самозабвенымъ въ своей идее;
безеознательное предчувствы неуспеха и, еще
более того, успеха всегда волновало мою кровь,
усиливало и напрягало мои умственныя силы,
какъ прымъ ошума. И между темъ, я упизил-
ся бы до самаго пошлаго смирены, оклеветалъ
ложно-падшими. Письмо друга «обдало холодомъ» БЪлипскаго. Подъ
первымъ впечатл’Ьшемъ онъ напиеалъ Бакунину рЪзкую отповедь,
въ которую вылилъ все, что накопилось въ ого душЪ со времени
по-Ьздки въ деревпю къ Еакунинымъ въ 1836 г.