619 / 734
463
С0ЧИЕЕН1Я В. Г. БЪЛЯИСКАГО.
464
какой-то идеадъ, образецъ для подражанш:
это—люди положительные и разсудительные.
Другш видятъ въ немъ чуть не изверга:
это — мечтатели. Петръ Иванычъ но-сво-
ему человеки очень хороши!; онъ уменъ,
очень уменъ, потому что хорошо понимаетъ
чувства и страсти, которыхъ въ немъ
н-Ьтъ и который онъ презираетъ; суще
ство вовсе не поэтическое, онъ понимаетъ
поззш въ тысячу разъ лучше своего пле
мянника, который изъ лучшихъ произве-
дешй Пушкина какъ-то ухитрился набраться
такого духа, какого можно было бы на
браться изъ сочикешй фразеровъ и рито-
ровъ. Петръ Ивановичъ—эгоистъ, холоденъ
по натуре, неспособенъ къ великодушными
движеншмъ, но вм'ЬстЬ съ этими онъ не
только не золъ, но положительно добръ. Онъ
честенъ, благороденъ, не лицемерь, не
притворщики, на него можно положиться,
онъ не об'Ьщаетъ, чего не можетъ или не
хочетъ сделать, а что обЬщаетъ, то не
пременно сдблаетъ. Словомъ, это въ пол-
номъ смысле порядочный человеки, ка-
кихъ, дай Боги, чтобъ было больше. Онъ
составили себе непреложный правила для
жизни, сообразуясь съ своей натурой и
здравыми смысломъ. Онъ ими не гордился
и
не хвастался, но считалъ ихъ неногреши-
тельно верными. Действительно, мантш его
практической философш была сшита изъ
прочной и крепкой матерш, которая хо
рошо могла защищать его отъ невзгодъ
жизни. Каковы же были его изумленш
и
ужасъ, когда, доживи до боди въ пояснице
и
до седыхъ волосъ, онъ вдругъ заметили
въ своей мантш прореху — правда, одну
только, но зато какую широкую. Онъ не
хлопоталъ о семейственномъ счастш, но
были уверенъ, что утвердилъ свое семей
ственное положеше на прочномъ основа-
ши,—и вдругъ увидели, что бедная жена
его была жертвой его мудрости, что онъ
заели ея веки, задушили ее въ холодной
и
тесной атмосфере.'
Какой уроки для людей положнтельныхъ,
представителей здраваго смысла! Видно,
человеку нужно и еще чего-нибудь не
множко, кроме здраваго смысла! Видно, на
границахъ-то крайностей больше всего и
стережетъ насъ судьба. Видно, и страсти
необходимы для полноты человеческой на
туры, и не всегда можно безнаказанно на
вязывать другому то счастье, которое только
насъ можетъ удовлетворить, но всяшй чело
веки можетъ быть счастливыми только
сообразно съ собственной натурой! Петръ
Иванычъ хитро и тонко разсчелъ, что
ему надо овладеть понятыми, убежденшми
склонностями своей жены, не давая ей
этого заметить, вести ее до дороге жизни,
но такъ, чтобъ она думала, что сама идетъ,
но онъ сделали въ этомъ расчете одну
важную ошибку: при всеми своемъ уме онъ
не сообразили, что для этого надо было
выбрать жену, чуждую всякой страстности,
всякой потребности любви и сочувствия,
холодную, добрую, вялую, всего лучше пу
стую, даже немножко глупую. Но на такой
онъ, можетъ быть, не захотели бы жениться,
по самолюбш; въ такомъ случае ему сле
довало вовсе не жениться.
Петръ Иванычъ выдержанъ отъ начала
до конца съ удивительной верностью; но
героя романа мы не узнаемъ въ эпилоге;
это лицо вовсе фальшивое, неестественное.
Такое перерождены для него было бы воз
можно только тогда, если бъ онъ были обыкг
новенный болтунъ и фразеръ, который по-
вторяетъ чужш слова, не понимая ихъ, на-
клепываетъ на себя чувства, восторги
и
страданш, которыхъ никогда не исныты-
валъ; но молодой Адуевъ, къ его несчастью,
часто бывали слишкомъ искрененъ въ сво-
ихъ заблужденшхъ и нелепостяхъ. Его ро-
мантизмъ были въ его натуре; т а т е роман
тики никогда не делаются положительными
людьми. Авторъ имели бы скорее право
заставить своего героя заглохнуть въ дере
венской дичи въ апатш и лени, нежели
заставить его выгодно служить въ Петер
бурге и жениться на болыиомъ приданомъ.
Еще бы лучше и естественнее было ему
сделать его мистикомъ, фанатикомъ, сек-
тантомъ; но всего лучше и естественнее
было бы ему сдЬлать его, напр., славянофи-
ломъ. Тутъ Адуевъ остался бы вернымь
своей натуре, продолжали бы старую свою
жизнь и между теми думали бы, что онъ
и
Богъ знаетъ какъ ушедъ впереди, тогда
какъ въ сущности онъ только бы перенесъ
старыя знамена своихъ мечташй на новую
почву. Прежде онъ мечтали о славе, о
дружбе, о любви, а тутъ стали бы мечтай,
о народахъ и племенахъ,—о томъ, что на
долю славянъ досталась любовь, а на долю
тевтоновъ—вражда,—о томъ, что во времена
Гостомысла славяне имели высшую
и
образцовую для всего М1ра цивидизацш,
что современная Россш быстро идетъ къ
этой цивилизацш, что этого не видятъ
только слепые и ожесточенные разсудкомъ,
а все зрячге и размягченные фантазшй
давно это ясно видятъ. Тогда бы герой
были вполне современными романтикомъ,
и никому бы не вошло въ голову, что
люди такого закала теперь уже не суще-
ствуютъ...
Придуманная авторомъ развязка романа
портить впечатлете всего этого прекрас-
наго произведены, потому что она неесте
ственна и ложна. Въ эпилоге хороши толь-