511 / 734
.247
С0ЧИНЕН1Я В. Г. ВЬЛИИСКАГО.
248
чило—чувствовать и мыслить, стремиться и
познавать. Любовь и еимпатш были основ
ной сы т ей его натуры. Одъ былъ слиш-
комъ уменъ, чтобъ быть въ любви идеади-
стомъ, и былъ сдишкомъ деликатно и благо
родно созданъ, чтобъ быть въ ней матерэ-
алистомъ. Грубая чувственность могла увле
кать его, но не надолго, и онъ умели отре
шаться отъ нея, не столько силой воли,
сколько природными отвращешеыъ ко всему
грубому и низкому. Ыйжнымъ вздыхателемъ,
довольствующимся обожашемъ своего идеала,
онъ никогда не былъ и не могъ быть по
тому что для такой смешной роли онъ былъ
слишкомъ уменъ и слишкомъ одаренъ жизнью
и страстью. Женщина никогда не была въ
его глазахъ безплотяымъ идеаломъ, эфирной
мечтой, туманными образомъ, таинственными
видйшемъ невЬдомаго мща; но въ то же
время онъ умЬлъ понимать ее поэтически;
видели въ ней существо родное мужчине,
следовательно, подобно ему, земное, и гЬмъ
болйе прекрасное, и поклонялся въ ней кра
соте, грацш, жизни, чувству, могуществу
страсти, Но вполне обаять и покорить эту
сильную натуру могла только женщина съ
сильнымъ характеромъ, которой страсти и
воля не останавливались передъ деревян
ными болваномъ общественнаго мнйшя, пе
редъ лицемерными судомъ безнравствен-
ныхъ моралистовъ, глупыхъ умниковъ и не-
вйжесгвенныхъ глупцовъ. И вотъ почему
его последняя любовь совершенно изгладила
въ его сердце вей скорбныя воспоминашя
первой, и ему казалось, что онъ любить
только въ первый рази... Онъ не могъ на
слаждаться безъ чувства, безъ раздела; но
когда его страсти отвечала страсть—онъ
предавался ей и ея наслаждешямъ со веймъ
самозабвешемъ, всей стремительностью на
туры пламенной и сильной, думая не о по-
слйдствшхъ, а только о томи, что «жить
нами на свйтй не дважды'..»
Въ дружб!; онъ не зналъ расчета и эго
изма. Грубая и грязная действительность, въ
среду которой втолкнула его судьба, какъ
неизбежной жертвы, требовала отъ него и
поклоновъ, и униженш, и лжи, и вейхъ из-
воротовъ мелкаго торгашества, но онъ и
тутъ умйлъ сохранить свое человеческое до
стоинство и всегда держаться неизмеримо
выше людей своего сословш, находящихся
въ такомъ же положенш. Внутренне онъ
всегда оставался чистъ отъ этой грязи, и
ничего изъ нея пе внеси въ задушевный
Мфъ своей жизни. Всегда готовый одолжить
близкаго человека, онъ избегали всякаго
случая одолжиться ими: его пугала одна
мысль внести расчегъ въ чистоту друже-
ствевныхъ отношешй, и съ этой стороны
онъ доходили до ребячества. Какъ вей люди
съ глубокими чувствомъ, онъ больше всего
боялся сделать изъ чувства комедш, и по
тому медленно и робко сходился съ человй-
комъ; но рази сблизившись, онъ умйлъ лю
бить, умели быть преданными безъ увйрешй
и фразъ. Увы! эта сила любви и привязан
ности больше всего и сгубила его. Мы уже
говорили, какъ года за, полтора передъ
смертью, вдалекй отъ тйхъ, которые пони
мали и любили его, онъ видйлъ себя въ
кругу дикихъ невйждъ, которые уже не ну
ждались въ немъ и потому поспйшили снять
съ себя маску родственной любви и о т
мстить ему за его превосходство надъ ними.
Какъ ни тяжело было подобное разочарова
н а, но у Кольцова всегда стало бы силы
перенести его, тймъ болйе, что опъ никогда
не дорожили особенно связями крови безъ
связи духа; да, у него стадо бы силы отве
тить презрйшемъ на подлости и предатель
ство, порожденный ограниченностью и невй-
жествомъ. Но сила изменила ему, когда ко
всему этому—и кь болйзни, и къ нужде, и
къ черной неблагодарности за услуги, ему
пришлось еще горько разочароваться въ
тйхъ дорогихъ и нйжныхъ отношетяхъ, гдй,
по его мнйнт, связь крови была скреплена
связью духа, и когда тутъ за свою любовь,
дружбу и преданность онъ вдругъ и неожи
данно увидели вражду, ненависть, неблаго
дарность, предательство, и все это въ форме
грязной, наглой, безстыдной... Тутъ все было
оскорблено въ немъ—и благороднййпня, ев; -
тййшш чувства его сердца, и его самолюбие
ему горько было убедиться, что его такъ
долго и такъ коварно обманывали, и что би-
серъ души своей онъ бросали поди ноги
нечистыми животными...
Говорить, будто любящее сердце, умъ, та-
лантъ и всякое превосходство надъ людьми
есть страшный дари природы, родъ проклятья,
изрекаемаго судьбой надъ чоловйкомъ избран
ными въ самую минуту его рождении.. Го
ворить, будто несчастьемъ и страданшми
це
лой жизни избранники долженъ расплатить
ся за дерзкую привилегий быть выше дру-
гихъ. И все это доказываюсь примерами
людей замйчательныхъ... Но справедливо ли
такое мийте, и должна ли жизнь быть ма-
чихой въ отношенш къ любимййшимъ дй-
тямъ природы?.. О нйтъ, эта вражда жизни
съ природой отнюдь не есть законъ разум
ной необходимости, но есть только результатъ
несовершенства человйческихъ обществъ.
Избранный человйкъ болйе, чймъ всяшй
другой, родится для жизни и наелаждешя
ею,—и не жизнь, а общество виновато въ
томи, что, едва родившись, онъ съ бою дол
женъ брать даже самый воздухъ, чтобъ ему
можно было дышать... Въ своемъ семействе,
гдй, кажется, естественная любовь должна