504 / 734
2 3 3
I. КГИТИЧЕСК1Я
СТАТЬИ.
2 3 4
дымъ литераторомъ, который представили
ему Кольцова, началъ надъ нпмъ подшучи
вать: «Что-де вы нашли въ этихъ етишон-
нахъ, какой тутъ талантъ? Да это просто
ваша мистификацш: вы сами сочинили эту
книжку ради шутки.» Другой, тоже очень
известный литераторъ, не нашелъ ничего
доэтическаго вь наружности, манерахъ и
словахъ Кольцова, а, напротивъ, увидйлъ
въ немъ очень положительнаго человека, изъ
чего и заключили, что у него не можетъ
быть таланта... Это последнее заключенш осо
бенно замйчательно: такъ судить толпа о
поэтй! Не находя въ себй довольно способ
ности, чтобъ изъ еочинешя поэта удосго-
в'Ьриться въ его талантй,—она требуетъ отъ
него, чтобъ онъ показывался передъ ней не
иначе, какъ въ поэтическомъ мундирй, т. е.
въ кудрями до плечъ, съ вдохновеннымъ
взоромъ, съ восторженной рйчью, съ поэти
ческими опьянйшемъ или безумшмъ въ ма
нерахъ и движеншхъ. Тогда ей легко при
знать его поэтомъ. Но, увы! Кольцовъ ни
сколько не подходплъ подъ этотъ идеалъ
поэта: онъ былъ слипшомъ уменъ, слишкомъ
хорошо зналъ жизнь и людей, чтобы играть
глупенькую и пошленькую роль энтузшета.
Онъ не любилъ обращать на себя внимаше
и думалъ, что въ обществй особенно должно
.держать себя прилично, быть просто чело-
вйкомъ, какъ вей, а не гешемъ, не поэтомъ.
Опъ не принадлежалъ къ числу тйхъ глуп-
цовъ, которые . думаютъ, что если имъ уда
лось скропать порядочную статейку, повйстцу
или десятокъ стихотворешй, то вей должны
почитать за счастье видйть ихъ, и что кому
•они протянули свою руку, тотъ долженъ
быть безъ ума отъ радости. Кольцовъ не
былъ скоръ ни па знакомства, ни на дружбу.
Когда онъ видйлъ съ чьей-нибудь стороны
слишкомъ много ласки къ нему, это пугало
его и заставляло быть осторожнымъ. Онъ
никакъ не могь думать, чтобы въ немъ было
что-нибудь особенное, за что нельзя было
не любить его. «Чт5 я ему? Что такое во
мнй?»—говаривали онъ въ такихъ случаяхъ.
Но когда онъ сходился съ человйкомъ, когда
увйрялся, чю тотъ не изъ прихоти, а дйй-
ствительно расположенъ къ нему, и что опъ
самъ можетъ платить ему тймъ же,—тогда
раскрывалъ онъ свою душу, и на его пре
данность можно было положиться, какъ на
каменную гору. Онъ умйлъ любить, глубоко
чувствовали потребность дружбы и любви и,
какъ немноие, былъ способенъ къ нимъ;
но не любилъ шутить ими...
Однако жъ знакомства съ литературными
знаменитостями были ■для него не безъ
прштности. Когда онъ освобождался отъ замй-
шательства перваго представленщ и сколько-
нибудь освоивался съ новымъ лицомъ, оно
интересовало его. Говоря мало, глядя не
множко исподлобья, онъ все замйчалъ, и едва
ли что ускользало отъ его проницательно
сти,—что было ему тймъ легче, что каждый
готовъ былъ видйть въ немъ скорйе замй-
шательство и нелюдимость, нежели прони
цательность. Ему любопытно было видйть
себя въ кругу тйхъ умныхъ людей, которые
издалека казались ему существами высшаго
рода; ему интересно было слышать ихъ
умныя рйчи. Много ли наслушался онъ ихъ,
объ этомъ мы кое-что слышали отъ него
впослйдствш.
Въ Петербургй Кольцовъ познакомился
съ княземъ Одоевскимъ, съ Пушкиными,
Жуковскими и княземъ Вяземскимъ, былъ
хорошо ими принять и обласканъ. Съ осо-
беннымъ чувствомъ вспоминалъ онъ всегда
о радушномъ и тенломъ пршмй, который ока-
залъ ему тотъ, кого онъ съ трепе гомъ го
товился увидйть, какъ божество какое-ни
будь—Пушкинъ. Почти со слезами на гла-
захъ разсказывалъ намъ Кольцовъ объ этой
торжественной въ его жизни минутй. Кто
познакомился въ Петербургй съ первыми
литературными знаменитостями, тому ничего
не стоить перезнакомиться съ второстепен
ными. Сперва онъ и здйсь больше все мол-
чалъ и наблюдалъ, но потомъ, смекнувъ дй-
ломъ, давалъ волю своей иронш... О, какъ
бы удивились мноие изъ фельетонныхъ и
стихотворныхъ рыцарей, если бы могли дога
даться, что этотъ мужичокъ, котораго они
думали импонировать своей литературной
важностью, видйть нхъ насквозь и умйетъ
наотоящимъ образомъ цйнить ихъ таланты,
образованность и ученость...
Въ 1838 году Кольцовъ опять былъ по
дйламъ въ Москвй и Петербургй. Въ этотъ
разъ онъ особенно долго жилъ въ Москвй
и до отъйзда въ Петербургъ, и по возвра-
щенш изъ него, и жизнь въ Москвй осо
бенно полюбилась ему. Постоянно -прштное
расположеше духа было причиной, что онъ
написалъ въ эго время много хорошаго.
Возвращеше домой было для него довольно
грустно. Онъ вдругъ почувствовали, что есть
другой М!ръ, который ближе къ нему и
сильнйе манить его къ себй, нежели мфъ
воронежской и степной жизни. Имъ овла-
дйло чувство одиночества, которое преодо-
лйвалось въ немъ только любовью къ при-
родй и чтешемъ. Вотъ чтб писалъ онъ объ
этомъ къ одному изъ свопхъ московскихъ
прштелей: «Въ Воронежъ я пргйхалъ хо
рошо; но въ Воронежй жить мнй противу
прежняго вдвое хуже: скучно, грустно, без
домно въ немъ. И все какъ-то кажется то
же, а не то. Дйла коммерщи безъ меня раз-
сгроились порядочно, новыхъ неприятностей
куча, что день—то горе, что ш агъ—то на-