349 / 734
689
I. КРИТИЧЕСКИ СТАТЬИ.
ü90
была напечатана «Сцена изъ Фауста». Эго
былъ не переводе какого-нибудь отрывка
изъ знаменитой драматической поэмы Гёте,
но вартцш, разыгранная на ея тему. Мяо-
гимъ эта сцена такъ понравилась, что они,
не зная Гёте «Фауста», порЬшали, будто
она лучше его. Действительно, эта сцена
написана удивительно легкими и бойкими
стихами, но между ею и Гётевымъ «Фау-
стомъ» н'Ьтъ ничего общаго. Она— не что
иное, какъ развито и распространеше мы
сли, выраженной Пушкинымъ въ его ма-
ленькомъ стихотворении «Демонъ». Этотъ
демонъ былъ «довольно мелшй, изъ самыхъ
нечиновныхъ».
Онъ
соблазнялъ однихъ
юношей
Въ тЪ дни, когда имъ были
новы
ВсЬ впечатленья быпя.
Поэтому ему легко было подшучивать надъ
ними, и они со страхомъ смотрели на него,
ибо
Неистощимой клеветою
Онъ Провиденье искушалъ;
Онъ звалъ прекрасною мечтою,
Одъ вдохновенье презиралъ;
Не вЪрилъ онъ любви, свободе;
На жизнь насмешливо гляделъ—
И ничего во всей природе
Благословить онъ не хотелъ.
«Печальны, говорите Пушкине, были мои
встречи съ нимъ!» Знакомое съ демономъ
другого поэта, наше время съ улыбкой смо
трите на Пушкинскаго чертенка. И не диво:
для кого существуете истина, красота и бла
го,
Т'Ъ
не сомневаются теперь въ ихъ еуще-
ствоваши; для кого же они не сущеетвуютъ,
тЬ и не заботятся о нихъ. Но для первыхъ
есть другой демонъ, и если они знали его,—
Ихъ умъ, бывало, возмущалъ
Могучи! образъ;—межъ иныхъ видешй,
Какъ царь, немой и гордый онъ сшлъ
Такой волшебно-сладкой красотою,
Что было страшно...
Это уже демонъ совсЬмъ другого рода:
отрицать все для одного отрицашя и суще
ствующее стараться представлять не суще
ствующимъ —для него было бы слишкомъ
пошлымъ занятемъ, которое онъ охотно
предоставляете мелкимъ бЬсамъ дурного
тона, дьявольской черни и сволочи. Самъ
же онъ отрицаете для утверждении разру
шаете для еозидашя; онъ наводитъ на че
ловека сомнете не въ действительности
истины, какъ истины, красоты, какъ кра
соты, блага, какъ блага, но какъ э т о й
истины, э т о й красоты, э т о г о блага. Онъ
не говорить, что истина, красота, благо —
призраки, порожденные больнымъ вообра-
жешемъ человека; но говорите, что иногда
яе все то истина, красота и благо, что
ечитаютъ за истину, красоту и благо. Если бъ
онъ, этотъ демонъ отрицашя, не признавалъ
самъ истины, какъ истины, что противо-
поставилъ бы онъ ей? во имя чего сталъ
бы онъ отрицать ея существоваше. Но оиъ
темъ
и страшенъ, тЬмъ и могущъ, что едва
родите въ васъ сомн-Ьше въ томъ, что до
селе считали вы непреложной истиной, какъ
уже кажетъ намъ издалека идеале новой
истины. И пока эта новая истина для васъ
только призраке, мечта, предположена, до
гадка, предчувствш, пока не сознали вы ея
и не овладели ею, вы —добыча этого демона,
и должны узнать вей муки неудовлетворен-
наго стремлении всю яытку сомнйтя, всЬ
страданщ безотраднаго существовании Но
въ сущности это преблагонамеренный де
монъ; если онъ и губить иногда людей, если
и делаегъ несчастными цЬдыя эпохи, то не
иначе, какъ желая добра человечеству и
всегда выручая его. Эго демонъ движешя,
вечнаго обновлении вечнаго возрождении..
Этого демона Пушкине не знадъ и от
того такъ и заботился о родословныхъ во
обще. Его Мефистофель, въ «СценЬ изъ
Фауста», —все тотъ же мелшй чертенокъ, ко-
тораго воспелъ онъ въ молодости подъ гром-
кимь именемъ «Демона». Это просто-на
просто остряке прошлаго столйтш, когораго
скептицизме наводитъ теперь не разочаро
вана, а зйвоту и хороппй сонъ. Фаусте Пуш
кина — не измученный неудовлетворенной
жаждой зяашя человеке, а какой-то пресы
тивши! ся гуляка, которому уже ничего въ гор
ло нейдетъ, u n homm e blasé. Несмотря на то,
пьеса эта написана ловко и бойко, и потому
читается легко и съ удовольствшмъ.
«Пире во время Пумы», отрывокъ изъ
трагедш Вильсона: «The c ity of the plague»,
принадлежите къ загадочиымъ произведе-
нншъ Пушкина. Всемъ известно, что «Ску
пой Рыцарь»— его оригинальное произведе
т е , а онъ назвать его отрывкомъ изъ трагя-
комедш Ненстона: «The caveteons K n ig th» ,
для того, какъ говорятъ, чтобъ посмотреть,
какое дМствге произведете на нашу пу
блику это сочинеше. Можете быть, и Виль
соне родной брате Пенстону, хотя и есть
слухи, что какъ Вильсонъ, такъ н пьеса его —
факты не вымышленные. Какъ бы то ни было,
но если пьеса Вильсона такъ же хороша,
какъ переведенный изъ нея Пушкинымъ
отрывокъ, то нельзя не согласиться, что этотъ
Вильсонъ нанисалъ великое произведете.
Можете быть и то, что Пушкине только
воспользовался идеей, воспроизведя ее по-
своему, и у него вышла удивительная поэма,
не отрывокъ, а цЬлое оконченное произве
дете. Основная мысль— оргш во время чумы,
ория отчаянш, тЬмъ болЬе ужасная, чЪмъ
болйе веселая. Мысль поистинй трагическая!
И какъ-много выразилъ Пушкине въ этой