348 / 734
С0ЧИНЕН1Я В. Г , БМИНСКАГО.
Съ подружкой р'Ьзво говоря,
И вдругъ садилась и б-тЬднАла,
И отвечая не глядела,
И разгоралась, какъ заря;
Или у водъ когда стояла,
Текущихъ съ камеяпыхъ вершинъ,
И долго кованный кувншнъ
Волною звонкой наполняла..
И онъ, не властный превозмочь
ВолненШ сердца, разъ приходить
Къ ея отцу, его отводить
И говорить: „Твоя мнЪ дочь
„Давно мила; по ней тоскуя,
„Одинъ и сиръ давно живу я;
„Благослови любовь мою;
„Я бВДенъ, но могучъ и молодь;
„Я агнецъ дома, зв'Ьрь въ бою;
„Къ намъ въ саклю не впущу я голодъ;
„ТебЪ я буду сынъ и другъ
„Послушный, преданный и нужный,
„Твоимъ сынамъ кунакъ надежный,
„А ей приверженный супругъ...“
Увы! бедный юноша говорилъ все это, не
зная еамъ себя. Онъ былъ могучъ и молодъ,
у него много было отваги и храбрости,—
но онъ жал'Ьлъ бйзкавшаго раба, не могъ
убить израненнаго и обезоруженаго врага:
онъ не былъ чеченцемъ. и въ его сакле по
селился бы голодъ... И за то онъ отверженъ;
отвержена и та, которая имела несчастае
полюбить его! "Что съ ними стало, намъ не
интересно знать. Они должны погибнуть—
это верно; но какъ погибпуть, что до того!..
Следовательно, поэму эту можно считать це
лой и ок тленной. Мысль ея видна и вы
ражена вполне.
«Египегсюя ночи»—въ одно и то же вре
мя и повесть, писанная прозой, и поэма,
писанная стихами. Повесть прекрасная. Ха-
рактеръ Парскаго, русскаго поэта и свет-
скаго человека, который зяаетъ цену искус
ству и таланту и со всемъ темъ стыдится ре
месла своего ;характеръ импровизатора, страст-
наго, вдохновеннаго жреца искусства, унижен-
наго, низконоклоннаго итальянца, жаднаго къ
прибытку нищаго; харакгеръ нашего боль
шого света, его странный отношенья къ
искусству, —все это выдержано сь удиви
тельной верностью, до мельчайшихъ подроб
ностей,—до некрасивой девушки, по прика-
занш матери написавшей тему импровиза
тору. Но что сказать о поэме—„C leopatra
ei suoi am a n ti“?.. Въ «Медномъ Всаднике»
поэтъ показалъ намъ величественный образъ
преобразователя Россш и современный Пе
тербурга; въ «Галубе» перенесъ насъ въ
среду кавказскихъ дикарей, чтобъ показать,
что и тамъ есть человеческое достоинство,
осужденное на трагическое сградаше; въ
«Египетскихъ ночахъ» волшебнымъ жезломъ
своей поэзш онъ переносить насъ въ среду
древняго ри.мскаго
Mipa,
одряхлЬвшаго, утра-
тившаго все вероватя, все надежды, хо-
доднаго къ жизни и все еще жаждущаго
наслаждсшй, за которыя охотно платить
687
жизнью, какъ будто жизнь дешевле денегъ...
Во всехъ этихъ трехъ поэмахъ видимъ мы
Пушкина, узнаемъ въ немъ ему только свой
ственные колорита и стиль; но ни въ одной
изъ нихъ не повторяетъ онъ себя,—напро-
тивъ, въ каждой являетъ изумленному взору
нашему совершенно новый мщъ: «Медный
Всадникъ» — весь современная Русь, «Га-
лубъ>—весь Кавказъ, «Египетстя ночи»,
это—воскрешшй, подобно Помпее и Герку
лануму, древшй мщъ на закате его жизни...
О стихахъ импровизатора не говоримъ; это
чудо искусства...
Три последнш означенный нами поэмы въ
художественномъ отношенш неизмеримо вы
ше всехъ прежнихъ поэмъ Пушкина. Въ
нихъ виденъ вполне развивипйся и вырабо
тавшейся художественный стиль, который дод-
женъ быть принадлежностью всякаго вели-
каго поэта. Что -то глубоко-грустное, но вме
сте и величаво-спокойное лежита въ поэти-
ческомъ колорите, разлитомъ на этихъ тво-
реньяхъ. Въ одномъ изъ лучшихъ своихъ ли-
рическихъ стихотвореней поэтъ не даромъ
сравншгь печаль души своей съ виномъ, ко
торое тймъ крепче, чемъ старЬе. Мы приба-
вимъ отъ себя, что вино, чемъ старее, темъ
не только крепче, но и вкуснее, и аромат
нее... Продолжая сравненье, начатое самимъ
.же поэтомъ, скажемъ, что последтя произве
дший его, утративъ конфектпую сладость
первыхъ, прюбрЬли вкусъ и благовонную
букетистость дорогого сгараго вина...
«Анджело составляетъ переходъ отъ эпи-
ческихъ поэмъ къ драматическимъ; по край
ней мере дтлогь играетъ въ этой пьесе
большую роль. «Анджело» былъ принята пу
бликой очень сухо, и по-деломъ Въ поэме
видно какое-то ушше на простоту, отчего
простота ея слога вышла какъ~то искус
ственна. Можно найти въ «Анджело» счаст
ливый выражешя, удачные стихи, если хо
тите,—много искусства, но искусства чи
сто-техническаго, безъ вдохяовешя, безъ
жизни. Короче, эта поэма недостойна та
ланта Пушкина Больше о ней нечего ска
зать.
Теперь перейдемъ къ драматическимъ
опытамъ Пушкина, которые онъ столь бли
стательно началъ своимъ «Борисомъ Году-
новымъ». Драматический элемента сильно
пробивался и въ первыхъ поэмахъ его—
«Бахчисарайскомъ Фонтане», «Цыганахъ»
и «Полтаве», такъ что по ннмъ уже можно
было видеть, что онъ можетъ ырюбр’Ьсти
т а т е же успехи и въ драматической иоэзш,
каше прюбрелъ уже въ лирической и эпи
ческой. Сцена изъ «Бориса Годунова», на
печатанная еще вь 1828 году, оправдала
это ожидайте. Въ 1829 году во второмъ
томе «Стихотворешй Александра Пушкина»
6 8 8