222-223 / 338
211
Александра Лаухина-Холтобина
как он вырос, ясенек, посаженный ее руками на ранней могилке
дочери.
Как сейчас, вижу бабушку возле дома среди огромного вороха
крупной золотистой соломы. Ворох так велик, что старушка еле
видна из-за него. В войну старые женщины, чем могли, помога-
ли колхозу. А их в селе было два: "20 лет Октября" в районном
центре и "Пятилетка" в противоположной стороне, где и труди-
лась Прасковья Фатеевна. Солому ей подвозили к самому поро-
гу. Готовые свясла отправляли потом в поле вязальщицам снопов,
чтобы работа у них была производительней. Иногда я пыталась
помочь ей, но бабушка все время браковала мои "изделия".
...С возрастом эпизоды, связанные с образом бабушки, стано-
вятся еще ярче. Вот мы идем с ней некошеным полем. Вокруг ни
души. Только ходит волнами рожь, да мелькают синие глазки ва-
сильков. По меже выстроились колокольчики, будто специально
вышли на нас поглазеть. Я ловлю их руками, а бабушка сердится,
иди, мол, быстрее. Прослышала она тогда, что в соседней дерев-
не солдат пришел по ранению, и пошла, спросить, не встречал ли
он где ее Митрия.
- А далеко еще? - начинаю я ныть от усталости.
- Далеко, где живет Лелека, - урезонивает она меня присказ-
кой и продолжает тянуть за руку.
- А что, может, и свел их где-нибудь господь, - говорит она то
ли себе, то ли мне. - А ты: далеко-далеко...
Я оставлю в покое цветы, крепче сжимаю бабушкину руку и,
подстраиваясь под ее шаг, некоторое время иду проворнее.
- Вот придет отец, - начинает она снова. Ей всегда казалось,
что придет он совсем неожиданно, - вернемся сегодня из Буты-
рок, а он уже дома.
Всю округу обошла Фатеевна, в поисках своего сына и каж-
дый раз возвращалась ни с чем. Бабушкин бог оказался сущест-
вом черствым. Не вернулся ее Митрий с войны, так же, как сги-
нули в ней почти все бойцы-односельчане.
До самой кончины бабушка ждала его, - потому, мол, и не
приезжает, что далеко загнали. Получала седьмую долю пенсии
из расчета 72 рубля старыми деньгами на всех иждивенцев и ни-
когда не роптала на это - стало быть, так надо. Еще как-то ухит-
210
Александра Лаухина-Холтобина
- Бабушка! Бабушка идет! - кричит первый, кто рассмотрит ее
силуэт сквозь замороженное стекло. Трудно рассказать, сколько
неописуемой радости приносила она в наш старенький дом. Ве-
дра она оставляла на крылечке и еще из сенец начинала доставать
узелок с замороженными яблоками. Заглянув на печь и убедив-
шись, все ли мы на месте, делила их поровну. Бабушка высыпала
их на стол или коник, и они, стукаясь, друг о друга, раскатыва-
лись, как теннисные шарики.
- Настасья, опусти яблоки в воду, - обращалась она к маме,
своей снохе, - а то закашляют ребята.
Иногда яблоки были уже талые, и этим мы радовались еще
больше. Тогда они были мягкие и сочные, с оттопыренной кожу-
рой, и пока мы съедали свою долю, наши бороды краснели, как
те же яблоки, только осенью, в пору созревания.
- Бабушка, я пойду к тебе ночевать! - кричали мы все сразу.
- А чья очередь? - в конце концов, уточняла бабушка, поддер-
живая порядок. Выискивался счастливчик, остальным же прихо-
дилось только ему позавидовать. Хорошо помню эти замечатель-
ные ночевки.
Дом ее по тем временам считался просторным. Обыкновен-
ный пятистенок с четырьмя окнами на улицу. Одну комнату с ле-
жанкой всегда снимали квартиранты - иначе не прожить. В пере-
дней - кровать, да пара сундуков, один для вещей, другой для
продуктов. Спать нам приходилось на русской печи, вместе с
козлятами, для которых в уголке была сколочена клетка. Теперь
и самой смешно, а тогда я пережила минуты такого восторга и
наслаждения, которые теперь просто недоступны моим внукам.
В то время в селе было огромное стадо, но любовь ко всему жи-
вому зарождалась у детей все-таки на своем дворе.
- Сейчас будем козляток поить, - воркует бабуля, - иди помо-
гать, - приглашает она меня с лаской, да смотри, чтобы не опил-
ся! - И уходила по делам во двор.
...А потом приходило лето, и мы видели свою бабушку не из
промерзшего окна, а идущую по воду через наш огород. В ведрах
у нее всегда лежали только что сорванные веточки ясеня, чтобы
на обратном пути вода не плескалась через край. Ясень был ее
любимым деревом. Он у нее и на могилке. Видела бы старушка,