701 / 734
627
П И С Ь М А .
628
крайностяхъ и никогда не попадаетъ въ центръ
идеи.
Я
съ трудомъ и болью разстаюсь съ ста
рою идеею, отрицаю ее до-нельзя, а въ новую
перехожу со веЬмъ фанатизмомъ прозелита.
Итакъ, я теперь въ новой крайности,—это идея
социализма,
которая стала для меня идеею
идей, быпемъ бытш, вопросомъ вопросовъ,
альфою и омегою веры и знатя... Все изъ нея,
для нея и къ вей. Она вонросъ и решете во
проса. Она (для меня) поглотила и исторш, и
религш, и философио. И потому ею я объясняю
теперь жизнь мою, твою и всЬхъ, съ кймъ
встречался я на пути жизни“...
„Видишь ли: мы дружились, ссорились, ми
рились, опять ссорились и снова мирились,
враждовали, междусобою, неистово любили одинъ
другого, жили, влюблялись,—по теорш, по кни
ге, непосредственно и сознательно. Вотъ, по мое
му мненпо, ложная сторона нашей жизни и на-
шихъ отношешй. Но должны ли мы винить се
бя въ этомъ? И мы винили себя, клялись,
проклинали, а лучше не было, нетъ и не будетъ.
„...Любимая (и разумная) мечта наша по
стоянно была - возвести до действительности
всю нашу жизнь и наши взаимныя отношенш,
и что лее? мечта была мечтой и останется ею;
мы были призраками и умремъ призраками,
но мы не виноваты въ этомъ и намъ не въ
чемъ винить себя Действительность возни-
каетъ на почве, а почва всякой действитель
ности—общество... Общество живетъ известной
суммой известныхъ убеждетй, въ которыхъ
все его члены сливаются воедино, какъ лучи
солнца въ фокусе зажигательнаго стекла, пони-
маюгъ другъ друга, не говоря ни слова. Вотъ по
чему во Францш, Англш, Гермаши люди, никогда
не видевппе другъ друга, чуждые другъ другу
могутъ сознавать свое родство, обниматься и пла
кать—одни на площади въ минуту возстанш про-
тивъ деспотизма за права человечества, друпе
хотя въ вопросе о хлебе, третьи при открытш па-
мятниика Шиллеру. Безъ цели нетъ деятель
ности, безъ интересовъ нетъ цели, а безъ дея
тельности нетъ жизни. Источникъ интересовъ,
целей и деятельности—субстанцш обществен
ной жизни. Общее безъ особеннаго индиви-
дуальнаго действительно только въ чистомъ
мышленш, а въ живой, видимой действитель
ности оно—...мертвая мечта. Человекъ—великое,
слово, великое дело, но тогда, когда онъ фран-
цузъ, немецъ, англичанинъ. руссгай. А руссше
ли мы?... Нетъ, общество смотритъ на насъ, какъ
на болезненные наросты на своемъ теле; и
мы на общество смотримъ какъ на... 1) Обще
ство право, мы еще правее“...
„Ясно ли, логически ли, верно ли? Мы люди
безъ отечества—нетъ, хуже, чемъ безъ отече
ства: мы люди, которыхъ отечество—призракъ,
и диво ли, что сами мы—призраки, что наша
дружба, наша любовь, наши стремлешя, наша
деятельность—призракъ?...“
„Боткинъ, ты любилъ—и твоя любовь кон
чилась ничемъ. Это исторш и моей любви.
Станкевичъ былъ выше по натуре обоихъ
наеъ,—и та же исторш. Нетъ, не любить намъ и не
быть намъ супругами и отцами семействъ. Есть
люди, которыхъ жизнь не можетъ проявиться
ни въ какую форму, потому что лишена вся-
каго содержании мы же люди, для необъятна-
го содержанш жизни которыхъ ни у общества,
ни у времени нетъ готовыхъ формъ. Я встре-
чалъ и вне нашего кружка людей прекрасныхъ,
которые действительнее насъ, но нигде не
встречалъ людей съ такою ненасытимою жаж
дою, съ такими огромными требованшми на
жизнь, съ такою способностью самоотреченш въ
пользу идеи, какъ мы. Вотъ отчего
все къ намъ
льнетъ,
все подле насъ
измпняется“,
„Форма безъ содержанш—пошлость, часто
довольно благовидная; содержате безъ формы
—уродливость, часто поражающая трагическимъ
величшмъ, какъ миеологш древне-германскаго
м1ра. Но эта уродливость—какъ бы ни была
она величественна,—она—содержанш безъ фор
мы, след., не действительность, а призрач
ность“.
„Видишь ли, въ чемъ дело, душа моя: не-
посредственво поняли мы, что въ жизни для
насъ нетъ жизни 1), а такъ какъ, по своимъ
натурамъ, безъ жизни мы не могли жить, то и
ударили со всехъ ногъ въ книгу, и по книге
стали жить и любить, изъ жизни и любви сде
лали для себя заняпе, работу, трудъ и заботу;
Между темъ, наши натуры всегда были выше
нашего сознанш, и потому намъ слушать другъ
отъ друга одно и то же становилось и скучно,
и пошло, и мы другъ другу смертельно надо
едали. Скука переходила въ досаду, досада во
враждебность, враждебность въ раздоръ“...
„Ища исхода, мы съ жадностью бросились
въ обаятельную сферу германской созерцатель
ности и думали, мимо окружающей насъ дей
ствительности. создать себе очаровательный,
полный тепла и света, м1ръ внутренней жизни.
Мы не понимали, что эта внутренняя, созерца
тельная субъективность составляетъ объектив
ный интересъ германской нащональности, есть
для немцевъ то же, что сощальность для фран-
цузовъ. Действительность разбудила насъ, и
открыла намъ глаза, но для чего... Лучше бы
закрыла она намъ ихъ навсегда, чтобы тре
вожный стремленш жаднаго жизни сердца уто
лить сномъ ничтожества...
Но третгй ключъ-*-холодный ключъ забвенья—
Онъ слаще всЬгъ жаръ сердце утолить...»
„Сощальность... вотъ девизъ мой. Что мне
въ томъ, что живетъ общее,, когда страдаетъ
личность? Что мне въ томъ, что гешй на земле
живетъ въ небе, когда толпа валяется въ гря
зи? Что мне въ томъ, что
я
донимаю идею, что
мне открытъ мщъ идеи въ искусстве, въ ре
лигш, въ исторш, когда я не могу этимъ де
литься со всеми, кто долженъ быть моими
братьями по человечеству, моими ближними во
Христе, но кто—мне чуж1е и враги по своему
невежеству? Что мне въ томъ, что для избран-
ныхъ есть блаженство, когда большая часть и
не подозреваетъ его возможностей? Прочь же
отъ меня блаженство, если оно—доетояше мне
одному изъ тысячъ! Не хочу я его, если оно
у меня не общее съ меньшими братшми моими!
Сердце мое обливается кровью и судорожно
содрогается при взгляде на толпу и ея предста
вителей. Горе, тяжелое горе овладеваетъ мною
при виде и босоногихъ мальчишекъ, играющихъ
на улице въ бабки, и оборванныхъ нищихъ,
и пъянаго извозчика, и идущаго съ развода
солдата, и бегущаго съ портфелемъ подъ-мыш-
кою чиновника, и довольнаго собою офицера, и
гордаго вельможи. Подавши грошъ солдату, я
чуть не плачу, подавши грошъ нищей, я бегу
отъ нея, какъ будто сделавши худое дело, и
какъ будто не желая услышать шелеста соб-
ственныхъ шаговъ своихъ. И это жизнь: сидеть
на улицахъ въ лохмотьяхъ, съ идштскимъ вы-
ражешемъ на лице, набирать днемъ несколько
грошей, а вечеромъ пропить ихъ въ кабаке —
1) Т. е., что въ жизни обыденной для нихъ н’Ьтъ идеальнаго
интереса.
1) Онувкаемъ рЪвкш обличительный выраженш.