631
П И С Ь М А .
632
души в'Ьрилъ, что онъ »рыцарь, что онъ сра
жается съ великанами, а не мельницами, и что
его безобразная и толстая Дульцинея — краса
вица; а я знаю, что я не рыцарь, а сумасшед-
ппй,—и все-таки рыцарствую; что я сражаюсь
съ мельницами—и все-таки сражаюсь; что Дуль
цинея моя (жизнь) безобразна и гнусна, а все-
таки люблю ее, на зло здравому смыслу и оче-
видности. Но вы не поймете этого... Вы живете
въ мф’Ё мечгательномъ—и вы счастливы. Но я
не завидую вашему счастью, но жалею ваеъ въ
немъ. Мтръ мечташй — м1ръ призраковъ и ми
ражей;—и кто упорно остается въ немъ на всю
жизнь, тотъ или делается ограниченнымъ че-
лов'Ькомъ, или погибаетъ страшно. Для меня
нетъ ужаснее мысли, какъ остаться у жизни
въ дуракахъ... пусть бьетъ она меня, но я буду
знать, кто и что она, и на удары буду отве
чать проклятшми: это лучше, чемъ позволить
ей спеленать себя и убаюкивать какъ ребенка.
Гете сравнилъ мужа съ кораблемъ, презираю-
щимъ ярость волнъ и бури—прекрасное срав
нение! Такъ вонъ же изъ мирной и тихой при
стани, где только плесень зеленая, тина мяг
кая, да квакающш лягушки, дальше отъ нихъ
туда, где только волны да небо, предательски
волны, предательское небо! Конечно, разсудокъ
говорить, что где бы ни утонуть,— все равно,
но лучше хотелъ бы утонуть въ море, чемъ
въ луже. Море—это действительность; лужа—
это мечты о действительности. У всякаго че
ловека долженъ быть свой уголокъ, куда бы
онъ могъ укрыться отъ ненастья жизни; вашъ
уголокъ особенно прекраеенъ. Но уголокъ и
долженъ быть уголкомъ, а не мфомъ. Вы, о
мой птенецъ неопереиный, ушли отъ жизни въ
свой маленьшй уголокъ: боюсь за ваеъ. Въ
этомъ уголке хорошо быть гостемъ и отдыхать
отъ борьбы съ жизнью, но не житьвъ немъ“...
,
1843
.
»Къ А. А. Бакуниной и Н. А. Бакунину х).
Петербургъ, 8 марта 1843 г. 2).
„...Невозможность увидеться съ вами 1 2 3)
стоила мне сильной нравственной горячки.
Ваеъ не должно это ни удивлять, ни казаться
вамъ загадкою... Страстность составляетъ пре-
обладаюнцй элементъ моей
прекрасной души.
Эта страстность —■источники мукъ и радостей
моихъ; а такъ какъ, при томъ, судьба отказала
мне слишкомъ во многомъ, то я и не умею от
даваться вполовину тому немногому, въ чемъ
не отказала она мне. Для меня и дружба къ
мужчине есть страсть, и я бывалъ ревнивъ въ
этой страсти.. Естественно, что въ отношения
къ женщине эта страстность ярче и эксцентрич
нее, но перетолковывать ее чемъ-нибудь дру
гими, более серьезнымъ, или оскорбиться ею,—
значить не понять меня... Я самъ недавно
только созналъ въ себе эту сторону и въ ней
увиделъ причину многихъ моихъ глупостей,
дорого стоивпшхъ мне. Нетъ несчастнее лю
1) А. А Бакунина-сестра Н. А. и М. А. Бакуниныхъ, кото
рой увлекался БЪлинскШ.
2) См. ст П. Милюкова «Любовь у идеалистовъ 30-хъ годовъ».
Р. В1>д. 95 г. .V? 323, и Пыппнъ, II, 183 —185. Въ этомъ же
пиеыгЬ БЪлинскШ писалъ и Н А. Бакунину.
3) Т. е. невозможность пргЬхать въ деревню и погостить
у
друвей, какъ его приглашали.
дей, подобныхъ мне, пока они не найдутъ въ
религюзныхъ убЪжденшхъ прочной точки опоры
для своей жизни... Таше люди—вечные мучи
тели самихъ себя и всегда въ тягость особенно
тЪмъ, кбго они больше другихъ любятъ и кто
бы больше другихъ былъ раеположенъ прини
мать въ нихъ учаетае. Во мне всегда была глу
бокая жажда, мучительный голодъ умственной
деятельности, и есть способность къ ней, но не
было для нея ни пищи, ни почвы, ни сферы.
Страстный души, въ такомъ положенш, делают
ся добычею собственной фантазш и силятся со
здать для себя действительность вне действи
тельности. Чувство детаегся альфою и омегою
жизни“ ..
„...Вы видели меня совсЪмъ не тЪмъ, что
я теперь, и тЪмъ сильнее во мне желате вновь
познакомить ваеъ съ собою и вновь познако
миться съ вами...“
„Вы правы, въ томъ и жизнь, что она без-
престанно ноза, безпрестанно изменяется: это
и мой основной принципъ жизни, и
ярадъ
,
что
онъ также
и вашъ. Только тЪ и живутъ, ко
торые такъ думаютъ. Старое — Вогъ съ нимъ:
оно хорошо и прекрасно только въ той мере,
въ какой было прямою или косвенною причи
ною новаго, а само по себе -прочь его!“
„Въ нашей общественности особенно часты
примеры разочарованнаго, охладЪвшаго чув
ства, которое, перегорЪвъ въ самомъ себе,
вдругъ потухаетъ безъ причины: этому при
частны даже высокш и глубокш натуры—ссы
лаюсь на Пушкина. Где, въ чемъ причина это
го явленш?—въ общественности, въ которой все
человеческое является безъ всякой связи съ
действительностш, которая дика, грязна, без-
смысленна, но на стороне которой еще долго
будетъ право силы. Обращаюсь къ себе, какъ
представителю страстныхъ душъ. Дайте такому
человеку сферу свойственной его епособностямъ
деятельности,—и онъ переродится... но эта сфе
ра... да вы понимаете, что ея негде взять. Этой
сферы и теперь для меня нетъ и никогда, ни
когда не будетъ ея для меня; но уже и то было
великимъ шагомъ для меня, что я созналъ и
понялъ это... Сердце человека, особенно пожи-
раемаго огненною жаждою разумной деятель
ности безъ удовлетворения, даже безъ надежды
на удовлетворете этой мучительной жажды, -
сердце такого человека всегда более или ме
нее подвержено произволу случайности, —ибо
пустота, вольная или невольная, можетъ родить
другую пустоту, —и я меньше, чемъ кто дру
гой, могу ручаться въ будущемъ за свою из
редка довольно сильную, но чаще расплываю
щуюся натуру; но я за одно уже смело могу
ручаться — это за то, что если бы Вогъ снова
взлилъ на меня чашу гнева своего и, какъ
египетскою язвою, вновь поразилъ меня этою
тоскою безъ выхода, этимъ стремлешемъ безъ
цели, этимъ горемъ безъ причины, этимъ стра-
дашемъ, презрительнымъ и унизительнымъ да
же въ собственныхъ глазахъ,—я уже не могъ
бы выставлять наружу гной душевныхъ ранъ
и нашелъ бы силу навсегда бежать отъ техъ,
кого могъ бы оскорбить или встревожить мой
позоръ. Я и прежде не былъ чуждъ гордости,
но она была парализирована многими причи
нами, въ особенности же романтизмомъ и ре-
липознымъ уважешемъ къ такъ-называемой
„внутренней жизни“ —этимъ исчадшмъ немец-
каго эгоизма и филистерства“...
„Прежде чемъ западетъ въ душу чувство,
я выговаривалъ его всего, такъ что ничего и
не оставалось. Это значить, что не было ни
одного могучаго чувства, которое охватило бы