379 / 734
749
IV.
Т Е А Т Р Ъ.
750
области поэзш и краснор'Ьчщ? Полевой, не
р шь печатио говорившей, что Ломоносов ь—
не поэтъ, сдЬлалъ въ своей драме Ломоно
сова по преимуществу поэтомъ и на его
поэтическомъ стремленш основалъ паеось
своей драмы. Какъ вамъ покажется эго
противореча критика съ поэтомъ (ибо По
левой, не шутя, считаетъ себя поэтомъ)?
Но это противореча не единственное: По
левой въ продолжена почти десятилЬтняго
издатя своего «Телеграфа» постоянно и съ
какимъ-то ожесточеяымъ преследовали дра
матически труды князя Шаховского, а те
перь самъ неутомимо подвизается на его
поприщй, и при томъ въ томъ же духе,
въ техъ же понятшхъ объ искусстве, толь-
.ко съ менынимъ талантомъ, нежели князь
Шаховской. И такихъ противореча между
Полевымъ, какъ бывшими крягикомъ, и
между Полевымъ, какъ теперешннмъ дйй-
ствователемъ на поприще изящной словес
ности, можно найти много. Откуда же про
исходить эти противореча, въ чемъ ихъ
источники, гдЬ ихъ причина? По нашему
мненш, эти противоречия суть нечто кажу
щееся, въ самомъ же деле ихъ нетъ. Какъ
критякъ, Полевой не выше Полевого-рома-
ниста и драматурга. Критика Полевого отли
чалась вкусомъ, остроумшмъ,
здравымъ
смысломъ, когда въ нее не вмешивались
пристрасте и оскорбленное сочинительское
самолюбы; но законы изящнаго, глубокий
смыслъ искусства всегда были и навсегда
остались тайной для критика Полевого.
Вотъ почему теперь нрштяее перечитывать
его рецензш, чемъ его критики, и вотъ по
чему въ его критикахъ теперь уже не на
ходить мыслей и даже не могутъ понять,
о чемъ въ нихъ толкуется, и видятъ въ
нихъ одни фразы и слова. Кто глубоко по
нимаешь сущность искусства, тотъ благого
вейно чтитъ искусство и никогда не решится
унижать его литературной деятельностью безъ
призваны, безъ таланта. Но положимъ, что мо
гутъ иногда быть подобный нравственный
аномалы, и что человекъ, глубоко понимагощШ
искусство, можетъ иметь иногда слабость чув
ствовать въ себе призваны, котораго ему не да
но и видеть в ь себе талантъ, котораго въ
немъ нетъ, все же въ его нроизведешяхъ, какъ
бы ни были они холодны, сухи и скучны, бу
дутъ видны его нонятш объ искусстве. Но дра
мы Полевого--живое опровержение того, что
онъ писывали, бывало, о чужихъ драмахъ, а
критика его—решительное ауто-да-фе для его
драмъ. Нетъ, поверхностная критика Полевого
была зерномъ его теперешнихъ драмъ, и
между ею и ими нетъ большого .протаворечш.
Критакъ Полевой былъ моложе, следова
тельно, жизее и сильнее нравственно; дра
матурги Полевой—уже сочинитель, который
все для себя решили и определилъ, кото
рому нечего больше узнавать, нечему больше
учиться; вотъ и вся разница...
И однако жъ основать драму жизни Ло
моносова на исключительномъ стремленш къ
поэзш, понимая Ломоносова совсемъ не какъ
поэта,—это противореча уже не эстетике,
а разве здравому смыслу. Но что Полевой—
человекъ умный, въ этомъ никто не сомне
вается, и мы уверены, что онъ самъ прежде
другихъ виделъ несообразность въ основной
идее своей «драматической повести». За-
чемъ же допустилъ онъ эту несообразность?
Очевидно, что здесь увлекла его непреодо
лимая охота быть драматургомъ вопреки
призванно и способностями. Какъ умный
человекъ, онъ понималъ очень хорошо, что
нетъ никакой возможности заинтересовать -
толпу
}
идеей стремленш къ науке, и что
стремленымъ къ поэзш можно заинтересо
вать толпу, хотя она и не понимаетъ, что
такое поэзш. Конечно, это показываетъ въ
сочинителе легкость и неглуб жость эсгетя-
ческихъ, ученыхъ и литературныхъ убежде
ний. Кто за любовь, что за уважены къ ис
кусству, если хлопанье, крика и вызовы
толпы могутъ ихъ ослаблять и уничтожать.
Когда идея, взятая въ основаны произве
ден^, ложна сама въ себе, то н при таланте
автора произведете не можетъ быть удачно;
если же тутъ дело идетъ о сочинителе безъ
призвашя и способности, то изъ произведе
ны выходитъ нелепость. Если эта нелепость
исполнена трескучихъ и грубыхъ эффектовъ
и выставляется на удивлены толпы, то она
можетъ иметь сильный, хотя и мгновенный
успехи...
Но мы отдалились отъ предмета статьи—
«драматической повести» Полевого; обра
тимся къ ней. Разеказывать ея содержанш
мы не будемъ, потому что это содержите —
повторены техъ изношенныхъ эффектовъ и
ястертыхъ общихъ мести, изъ которыхъ уже
сто рази клеилъ Полевой свои *драматиче
ски представлены». Первый актъ вертится
весь 'па любви—не Ломоносова, слава Богу,
а'чВавилы къ Насте, на которой отецъ хо
чешь заставить Ломоносова жениться. Лю
бовь—самый ложный мотивъ въ русской
драме, когда дело идетъ о женитьбе. Въ
мужицйомъ быту не бываетъ французскихь
водевилей. Это ложь! Второй актъ опять
состоишь изъ любви—Ломоносова къ дочери
его хозяйки, Христине. Скряга и ростовщикъ
Кляузъ далъ матери Христины денегъ взай
мы и, зная, что ей нечемъ заплатить, хо-
чегЪдЗасгавить ее выдать за него дочь свою
или (пойти въ тюрьму. Когда уже старуху
тащутъ въ тюрьму, Ломоносовь кстати явля
ется ‘съ деньгами, платить долгъ, выгоняегъ
Кляуза, признается г-же Эяслебенъ въ любви