известями о томъ, что жгутъ сами руссше. Офицеры, являвнпеея съ разными сторонъ, согласно
показывали одно и то же, сомневаться было нельзя!“
„Пожаръ продолжали распространяться,—шипеть Лабомъ: —и скоро захватили лучни'е квар
талы города. Ви минуту все чудесныя зданш, которыми мы восхищались, были охвачены и уни
чтожены нламенеми. Ихи превосходные фронтоны, украшенные барельефами и статуями, си шу-
моми и трескомп падали. Церкви, хотя и крытыя железоми, тоже рушилиси, а си ними и чудесныя
колокольни, сшвппя сереброми и золотоми. Госпитали, со множествоми раненыхн, также заго
рались, и сцены, ви нихи происходивнпя, раздирали душу“...
„Каки описать все, происходившее ви городе, отданпомп на грабежи,—-говорить другой оче-
видеци. —Солдаты, маркитанты, преступники изп тюреми и публичныя женщины бегали по улицами,
врывались ви покинутые дома и выхватывали оттуда все, что могло ими приглянуться. Толпы бро
сались кп погребами, выбивали двери и, перепившись, -шатаясь, уносили все награбленное. Это
безобразю не ограничивалось только покинутыми домами: солдаты врывались во все жилища, квар
тиры и насиловали всехи попадавшихся женщиии“. Скромное имущество монахинь Алексеевскаго
монастыря, спрятанное ви кладовую, было разграблено; солдаты нарядились ви монашескш ряски...
Несколько человеки поселились ви келье игуменьи, где пировали двое сутокп и приглашали къ
ли выходить по-
ссбе молодыхп
манахинн—одна
добровольно по
шла на позори,
сохранилось и
имя ея. „До смер
ти хотелосьпамп
немногими оста
вшимся
моло
дыми монашен
ками, — разска-
зываетп одна:—
узнать, что тами
делается; мы все
забились ви одну
комнату, отвори
ли дверь, да ста-
Петровешй дворецъ.
малеиьку, а под
бежала одна ста
рушка монахиня:
„Куда?“ —гово
рити: — сейчасн
назади! Вы ужи
и рады на воен-
ныхп-то глазеть!
Срамницыгадкш!
Вишь каки все
раскраснелись!
Путиыя бы по
бледнели
отп
страху“...
„Ви рожде-
ственскоми мо
настыре придумали молоденькихн монахинь вымазать сажей... Идутн оне двороми, а навстречу
французы—тотчаси ихи окружили; старухп-то начали отплевываться и показывать, что клирошанки
гадкш, черпыя. Разсмеялись французы. Стояла тути бочка си водой, одинн изп нихи налили
воды ви ковши н показываетп ими, чтобы умылись. ОггЬ сробели и хотели бежать. Французы
ихи догнали и начали умывать. Монашки кричатп и старухи кричать, а французы помираютп
со смеху. Каки ихи вымыли, стали говорить: „Жоли филь!“
„Когда генералы французегае,—говорити другой очевпдеци:—получили приказашо выехать изи
Москвы, распущенность достигла крайняго предела- солдаты, не сдерживаемые прпсутетвшмп на
чальства, дошли до чудовшцнаго безобразгя,, не жалели ничьихп убежнщи, не щадили ни церковныхъ,
никакихи другихи украшенш и богатстви. Ничто таки не разжигало алчности грабителей, каки
Архангельский собори ви Кремле си гробницами царей, ви которыхп ожидали найти громадныя
сокровища. Ви чаяши ихи гренадеры спустились си факелами ви подземелье и взрыли, перебуда-
ражили самые гробы и кости почившихи“...
Московски! католическш патери, тоже очевпдеци, ппшетп: „Солдаты не щадили стыдливости
жеискаго пола, ни детской невинности, ни ейдыхи волоси старыхи... Горемычные обитатели, спа
саясь отп огня, были принуждены укрываться на кладбшцахп. Церковная утварь, образа и все
священные предметы вЬрующихи были разграблены или позорно выкинуты на улицы. Храмы были
обращены ви казармы, конюшни и бойни; даже неприкосновенность могилп была нарушена. Ни
когда:, конечно, города, даже взятые приступоми, не подвергались большему поруганно“. Недароми
95