132 / 186
Словомъ, Императоръ Александръ Павловичъ остался непреклоннымъ въ разъ принятомъ
рйшеш'и и далее напоминалъ Кутузову, что онъ еще обязаиъ отвечать оскорбленному отечеству за
сдачу Москвы.
Наполеонъ прожплъ въ Петровскомъ дворцй четыре дня, а несчастная Москва была мйстомъ
нослыханиыхъ бедствия Посреди пламени пожаровъ, продолжавшихся съ иреленей яростью до 8-го
сентября, совершались разбои, грабежи и насильства.
„Страшно было,—разсказываетъ молодая дйвушка изъ купеческаго семейства, оставшаяся
въ Москва.—Наши жгли Москву!“—„Говорили, что свои жгутъ Москву,—шипеть другой:—чтобы
Бонапарта изъ нея выгнать. Правда или нйтъ, того я не знаю; но что иашъ домъ подожгли, это
вйрно“. Видйли, напримйръ, что изъ дома Куракина вышелъ управляющий съ четырьмя лакеями,
которые палками гнали передъ собою пьянаго человека, въ бйломъ армякй, радостно кричавшаго:
„Какъ хорошо горптъ!“ Люди Куракина объяснили, что онъ только-что поджегъ домъ, и они ве-
Пере’Ьздъ Наполеона изъ Петровекаго дворца въ Кремль.
Съ картины В. В. Верещагина.
дуть его къ французамъ. Его немедленно разстрйляли. Судя по многимъ подобнымъ свидйтель-
ствамъ, полагали, что Москва была сожжена, благодаря распоряженшмъ гр. Ростопчина. Но позлее,
по разелйдоваши, дйло поджоговъ оказалось болйе случайиымъ, что удостовйрилъ и самъ Ростоп-
чинъ, въ своемъ „объяснены“, изданномъ имъ въ Парижй. „Главная черта русскаго характера,—
говорить онъ:—скорйе упичтоншть, чймъ сдать врагу, пусть никому не достанется. Когда армш
Наполеона заняла столицу, мнопе изъ генераловъ и офицеровъ отправились въ Каретный рядъ,
гдй были главный лавки экипажей, выбрали и отмйтили своими именами то, что каждому изъ нихъ
понравилось. Владельцы лавокъ, съ общаго согласш, чтобъ не быть поставщика,ми своихъ враговъ,
зажгли лавки“.
Французы сначала сами приписывали дйло пожаровъ неосторолшости своихъ и не мало каз
нились этимъ. „Много офицеровъ прибежало укрыться во дворп/Ь,—говорить Сегюръ.—Начальство,
самъ маршалъ Мортье, 36 часовъ боровшийся съ пожаромъ, просто падалъ отъ изнеможений.. Вей
молчали, вей мы обвиняли себя. Всймъ казалось, что пьянство и отеутствю дисциплины фрапцуз-
скихъ солдата начали бйду, а буря раздула, разнесла ее... Намъ просто противно было смотрйть
другъ на друга... Что скажетъ объ насъ Европа? Эти досадныя мысли стали разсйиваться только
94