171 / 200
— Мама, я знаю все...
Пока он обувался, Лидия Макаровна рассказала:
— Слышу, вдруг кто-то стучит в дверь. «Заходите»,
говорю. И вот открывается дверь, вижу — входит какой-то
человек, поздоровался и остановился у двери. «Что вам
нужно?» спрашиваю. А он: «Лидия Макаровна, не узнаете
меня? Я партизан. Меня преследуют. Я в вашей власти
теперь. Можете спрятать меня, а можете...» Я не дала ему
договорить, кинулась целовать. Помогла ему раздеться,
усадила поесть, а сама —- к вам... Ну, беседуйте.
И Лидия Макаровна вышла.
Невесел был рассказ Олега. За эти десять дней много
узнал он горя и страданий.
Со своей пятеркой он был почти у линии фронта, но
пробраться к своим не удалось. Полиция и жандармерия
следили за каждым штатским, при малейшем подозрении
арестовывали и бросали в концлагери. Там — страшные
муки и -смерть ждали каждого. Здоровых мучили голодом
и холодом, слабых бросали в ямы, обливали бензином и
живыми сжигали.
— Мама, родная моя, нет сил смотреть на все это!
Знаешь, мне все Корчагин вспоминается... его путь. Хоро
шо, мама, я тоже пройду через все и не сдамся! Буду, пока
жив, бороться до конца!
Только теперь разглядела я, как был измучен Олег.
Скулы обострились, в громадных глазах за густыми ресни
цами стояло страдание. Но вдруг он выпрямился и сказал
со страстной горечью:
— Никак не могу простить себе, что уступил тогда и не
взорвал дирекцион! С такими, как немцы, в борьбе нужно
итти до конца. А как все у нас было подготовлено! Дело
прошлое —•скажу. Взрывчатку уже заложили под лестницу,
провели шнур. Достали билет для Пирожка. Он должен
был войти в школу и зажечь шнур. Сережа Тюленин, Вла-
—
167
—