168 / 200
Однажды я сидела под окном. На солнце и морозе снег
сверкал ослепительно. И вдруг мне словно игла в сердце
вошла. По улице мимо нашего дома под конвоем вели
Олега. Вот проходят под окнами. Ну да! Его пальто с ко
ричневым воротником, его походка. Но почему сын не
взглянул на родной дом?
Не выдавая своего волнения, я спокойно вышла из дому
и только на улице побежала, догнала арестованного. Нет,
не он...
А тут еще пьяные полицейские разговаривали меж со
бой о пытках в гестаповских застенках. Волосы вставали
дыбом от ужаса.
Как-то к нам зашел полицейский. В борт пиджака у него
было вколото несколько больших иголок. Другой полицей
ский спросил:
— Слушай, это зачем же у тебя столько иголок?
В портные записался?
— Нет, это для допроса. От таких штук языки сразу
развязываются. Иначе напрасный труд — говорить с этими
молокососами. Кричишь на них, грозишь, бьешь — молчат.
А как только запустишь вот эти иголочки под ноготь, да
поглубже, — ой-ой-ой, такой крик поднимают, даже весело
становится!
Когда немцам не удалось схватить Валю Борц, они поса
дили в тюрьму ее мать и десятилетнюю сестру Вали —
Люсю.
Люся была пионеркой, и она до конца осталась верна
той присяге, которую давала, вступая в пионерскую органи
зацию: твердо стоять за дело Ленина—Сталина.
Люся не раз видела товарищей старшей сестры и зна
ла, что они собираются вместе писать листовки против
немцев и потом расклеивать их.
Девочке сказали в тюрьме:
— Ты знаешь, кто у вас из ребят бывал. Скажи — кто,
'
— 1G4 —