166 / 200
В душе я издевалась над этими головорезами: я была
уверена, что мой Олег уже далеко отсюда. Видно, он
успел уже спрятаться, а может быть, и перешел линию
фронта.
Наступила тревожная, без сна, ночь. Утром полицейских
сменили новые два, а тех — снова другие. Трое суток
просидели они в нашей квартире, ожидая возвращения
Олега.
На четвертый день меня вызвали в полицию. Я попала
к следователю Кулишеву, такому же выродку, как и Заха
ров. Он со злобой сказал мне:
— Ну, запрятала сынка? Так садись же за него сама!
А то какая же ты мать, если не знаешь, где твой сын?
— Я говорю правду, — ответила я. — Не знаю, куда
пошел мой сын.
Кулишев стукнул кулаком по столу, вскочил:
— Нужно и тебя повесить вместе с твоим сыном! Слу
шай же! Твой сын организовал банду, занимался диверсией,
убивал представителей немецкой власти...
Помертвевшая, слушала я Кулишева. Он знал все: и
о работе Олега в «Молодой гвардии», и о немецких ма
шинах с подарками, и о листовках, и об организации ком
сомола. Вдруг он поднес к моим глазам комсомольский
билет:
— Чья это подпись, ну?!
Это была подпись Олега: Кашук.
— Не знаю. Почерк не моего сына, да и фамилия не та:
Кашук. Мой сын — Кошевой.
Кулишев опять начал кричать на меня, стучал кулаком
по столу, сыпал угрозами. Вошел начальник полиции Соли-
ковский. Он зверем взглянул на меня, сквозь зубы проши
пел:
— Глупой прикидываешься? Почерка не узнаешь? Мо
жет, теперь узнаешь?
—
162
—