266-267 / 338
255
Александра Лаухина-Холтобина
КОГДА РЕДАКТИРУЕТ АЛЕКСЕЙ АНДРЕЕВИЧ
С самого детства я увлекаюсь книгами. Наверное, потому и
стала я библиотекарем. Да, в библиотеке, как говорится, есть,
где разгуляться: 30 тысяч книг да периодики сколько! Казалось
бы, что еще надо страстному книголюбу? А надо еще много. И
как много!
От постоянного общения с книгой столько хороших мыслей
рождается. А от общения с читателями - и того больше.
Пробую изложить их на бумаге. Ну вот. Теперь они на тетра-
дном листке. Перечитываю несколько раз. Зачеркиваю. Ис-
правляю. Вот сейчас, кажется, хорошо. Что называется, отчека-
нила. Да хорошо ли? А что, если послать в районную газету
"Красное знамя"?
Сказано - сделано. Целую неделю впиваюсь взглядом в узкие
колонкигазетного шрифта и… ничего. Вдруг, когда исчезла по-
следняя надежда, перед глазами мелькнула моя фамилия. Как не
привычно видеть ее под сжатыми строчками газетного текста!
Вчитываюсь. Многого из написанного мной не хватает. Но
вот штука:
от сокращения заметка не утратила смысла, а основная мысль
стала яснее, четче, как очищенное от шелухи семечко. Много раз
пробегаю глазами по строчкам, пока не запоминаю все наизусть.
Потом, не в силах остановиться, повторяю несколько раз в уме,
и тут меня осеняет: что если попробовать написать стихи? Ко-
нечно, стихи, именно в них сольются лаконизм и эмоции.
Ох, неподатливы же стихотворные строки! Но вот уже просту-
пает стержень - пока еще голый, как ствол дерева ранней весной.
Теперь это дерево надо украсить листьями. Через некоторое время
запечатываю конверт с моим первым опусом - "Библиотекарь".
Особенно мне нравился его конец:
Ты сама без книг, газет - я знаю, Кажется, не можешь и дышать,
И, тебе невольно подражая, Разве можно жить и не читать?
Откуда мне было тогда знать, что единственное его достоин-
ство заключалось в глубокой искренности?
Так много лет назад начиналась моя рабселькоровская био-
графия. Дальше было тоже не просто. Помню, работал в редак-
ции симпатичный пожилой сотрудник по фамилии Говоров.
254
Александра Лаухина-Холтобина
нечего на старости лет баловаться теплыми краями. Ну, их к ле-
шему с их виноградом и горлинками. Не знаю, как насчет мед-
ведей, зато уж досыта налюбуемся полярным сиянием, нашей
гигантской, северной жар-птицей. А главное, с вами вместе,
родная вы наша душа..."
В конце концов, я решила повременить с ответом: будь что
будет, Обоянь - так Обоянь.
Писем не было долго - больше года. Все это время на меня
нет-нет, да и нахлынет чувство какой-то неопределенной вины
перед Верой Мироновной. И я не выдержала, написала ей. Вот
ее последний ответ:
"Дорогая Александра Дмитриевна! Да, живу пока здесь. При-
знаюсь, стала привыкать к здешним местам. А ведь первое-то
время места себе не находила. Конечно, климат остается клима-
том, но красоты здесь много. Я теперь, на вас глядя, выйду и
любуюсь природой, особенно по вечерам. Мне сейчас кажется,
что луна здесь, ей-богу, не меньше, чем в Плоском, а зелени не
меньше, чем в Обояни. Мороз здесь - случайность. Такой лютой
зимы, как та, что меня напугала, со времен прошлого века не
было. Виноградник нынче уродил: ягоды, как глаза у северных
оленят, крупные да блестящие. Пожалуйста, не смейтесь надо
мной, но мне тоже обо всем этом хочется написать в газету..."
Выходит, нашему полку прибыло? Ай да Вера Мироновна!
Кто знает, как продвинутся ее дела на рабселькоровском попри-
ще, но я рада, что познакомилась с этой женщиной, такой до-
верчивой и по-детски наивной, такой общительной и не по го-
дам энергичной. А ее неожиданный отклик, что ж, весь смысл
наших печатных строк именно в них, в этих откликах, даже та-
ких курьезных и хлопотливых, как этот.
И еще. Если это мое письмо будет опубликовано, непремен-
но пошлю номер журнала Вере Мироновне. По старому адресу.
Несомненно, она еще там. Разве легко выбрать лишь один из
всех прекрасных уголков на нашей земле, о которых пишут и
пишут рабселькоры!
1975