206-207 / 338
195
Александра Лаухина-Холтобина
К счастью, все дети остались живы. И мамы. Даже бабушки с
дедушками. А спасло нас то, что фашисты бежали без оглядки,
забыв обо всем на свете. Мы видели, как они торопливо садились
в машины и на мотоциклы. Отстающих не ждали, обозы с на-
грабленным добром бросали.
Вернулись мы домой. Из выбитых рам тянуло керосином, на
пустом дворе валялся разбитый пчеловодный инвентарь... Бедные
пчелы, захлебнувшись ледяной водой, закоченели на морозе. Це-
лыми днями бродила ты, мама, по окрестным селам, искала свою
скотину. И однажды наткнулась на отрезанные овечьи головы...
В то лихолетье русские женщины, потерявшие многое, суме-
ли сберечь душевное богатство. Всем, что чудом уцелело, всем до
последней ниточки старались поделиться. Помнишь, у нас оста-
вался горшок с медом? Со всей деревни приходили матери, про-
сили хоть ложечку для больных детей... Пока горшок не опустел,
ты никому не отказывала.
...Помнишь тот вечер, когда пришли свои? Счастливые улыб-
ки, слезы облегчения, чувство благодарности к бойцам? Наскоро
поужинав, они отдыхали прямо на полу, на душистой желтой со-
ломе. И когда на одного из них, лежавшего под люлькой, поли-
лась теплая струйка, ты кинулась к солдату с извинениями.
- Ничего, мать, - пошутил солдат, - это же святая вода.
А ты заплакала. Наверное, это были слезы благодарности за
то, что не зачерствела душа солдата на страшной войне. Значит,
будет еще радость на земле.
Кто-то из вездесущих малышей заметил между пустыми уль-
ями книжку. Она была раскрыта и лежала на снегу. Фашистские
солдаты, когда грабили улья, видимо, вырвали первые страни-
цы, чтобы завернуть в них медовые соты. Это был "Конек-Гор-
бунок" Ершова. И вот вечером слушали мы твои голос, ласко-
вый, домашний:
На земле и под землей
Он товарищ будет твой:
Он зимой тебя согреет,
Летом холодом обвеет,
В голод хлебом угостит,
В жажду медом напоит...
194
Александра Лаухина-Холтобина
понятен, досадовали мы лишь на то, что листок мал. Какой ты
казалась счастливой в эти минуты... Ведь мы все были при тебе,
живые и здоровые.
А опасности подстерегали нас на каждом шагу. Помню: в селе
фашисты. Однажды вечером ты сказала мне, передавая на руки
грудного братишку:
- Уложи его в люльку да покачай, пока не заснет.
Вдруг распахнулась дверь, и в избу ворвался разъяренный
фашист. На мороз наш обозлился или меда ему не досталось -
не знаю... Только подскочил он к весящей люльке и со всего
размаху поддел ее снизу сапогом. Братишка с испугу страшно
закричал. Не помня себя, выхватила я его из люльки... Не
знаю, что бы я сделала в следующую минуту, но тут увидела те-
бя, мамочка. Бледная и решительная, ты наступала на офице-
ра, словами и жестами старалась что-то доказать. Твое появле-
ние отвлекло от нас фашиста. И тогда и сейчас мне все кажет-
ся, что он испугался тебя, твоего страшного, справедливого
гнева, мама.
Возвращаясь мысленно к тем дням, я думаю, как нам повезло,
что наше Плоское в двадцати километрах от Ельца. Фашисты в
этом месте дальше не прошли. Советская Армия наступала, в де-
кабре сорок первого враги повернули вспять и, как ты говорила,
засверкали обмороженными пятками...
Дрожала багровая кайма пожаров: фашисты жгли окрестные
селения. Та же участь ждала и нас. Всех жителей выгнали на ули-
цу, а дома облили керосином. Пятеро наших ребятишек тоже бы-
ли снаряжены в путь. Люди, глядя смерти в глаза, думали о жиз-
ни. До разве далеко уйдешь с малышами на руках? Санок не хва-
тало. Вот и пришла к тебе, мама, спасительная мысль: посадить
их на перевернутые крышки от ульев. Когда "обоз" был готов, мы
повезли детей на край села... В Плоском до сих пор соседи по-
мнят этот случай и шутят:
- А помнишь, Игнатьевна, как ты на крышках от ульев хотела
от фашистов скрыться?
- Сейчас и самой смешно, а тогда... Лишь бы, думаю, свернуть
куда-нибудь от их поганых глаз, - улыбаешься ты. - Уж больно де-
тишек спасти хотелось.