бросились к буфету, но мы предвидели грабеж и заранее
попрятали все денное.
К вечеру Краснодон был переполнен немцами. В этот
же день у нас поселился важный офицер. Чемоданов и
сундуков у него было столько, что их некуда было ставить.
Ими забили кладовую, коридор; в квартире стало тесно от
них. Среди вещей были даже самовар и половая щетка.
Одним словом, нашему квартиранту более подходило на
звание большого грабителя, чем большого офицера.
С этих пор мой дом стал мне чужим. Меня только радо
вало одно: что нет здесь сейчас ни Олега, ни брата
и что им не пришлось жить под одной крышей с немцем.
Но случилось такое, чего никто не мог ожидать.
25 июля, в четыре часа дня, возвратились шестеро рабочих,,
а с ними Олег и мой брат с семьей. Они доехали до Ново
черкасска, дальше на восток все пути были уже отрезаны.
Невеселой вышла моя встреча с Олегом.
Он был хмурый, почерневший от горя. На лице его уже
не появлялось улыбки, он ходил из угла в угол угнетенный
и молчаливый, не знал, к чему приложить руки. То, что
делалось вокруг, уже не поражало, а страшным гнетом
давило душу сына.
—- Мама, если бы ты знала, мама! — горячо шептал он
мне. — Это же не люди, а какие-то чудовища, настоящие
людоеды! Если бы ты знала, родная, что видел я по дороге!
И, как будто желая найти защиту от страшного, что его
угнетало, Олег, как в детстве, прижимался ко мне и расска
зывал о женщине, которую убил немец за то, что она не
позволила ему грабить вещи, о грудном ребенке: немец
схватил его за ножки, ударил головой о дорогу, а потом
переехал его своим мотоциклом...
— Сколько буду жить, столько я буду помнить это! —
сказал Олег, словно поклялся.
Ночью, при тусклом свете каганца, он писал стихи.
—
82
—