ной отмели, тянутся бесконечные заросли лозы. Красные
ее стволики веселой лентой опоясывают берег, а позади
нее высится густой лес, полный грибов и ягод, а сейчас
по-осеннему притихший и тоже весь в золоте, как богатырь
в доспехах.
Уж не носятся над Днепром, как летом, с веселыми
криками стаи серебристых чаек и множество других птиц.
Все полно тихой торжественной красоты. Только ветер
свободно гуляет по днепровской, синей воде, кидая белую
пену с гребня на гребень. Глухо шумит темная вода под
колесами. Эхо далеко-далеко разносит протяжные гудки
парохода...
Олега невозможно было увести с верхней палубы, с
осеннего ветра, вниз, в тепло.
Он по-своему быстро и легко познакомился с матроса
ми, с седоусым важным капитаном
и;
не переставая, сыпал
вопросами: почему пароход не тонет, если он железный, да
еще с таким грузом; каким образом он устроен; почему
гудок гудит; если пароход утонет, можно ли здесь жить на
берегу, как Робинзон Крузо?
Читал матросам стихи, и те его охотно слушали, собрав
шись в кружок и покуривая.
На каждой пристани Олег просил меня и бабушку
сойти с ним на берег «посмотреть, что там такое делается»,
и, конечно, добивался своего. Так мы и не спали из-за него
всю ночь...'
После приезда в Ржищев Олег сразу же пошел в школу.
Двухмесячный перерыв не отразился на его занятиях, и он
закончил второй класс с похвальной грамотой.
Как полюбил Олег Днепр! Уже девяти лет он мог пере
плывать его от берега до берега — расстояние в триста
метров. Мальчик мечтал о лодке, чтобы самому грести и
ловить рыбу. Я пообещала:
— Будешь хорошо учиться — исполню твое желание.
—
28
—