плача от радости, поднимая к танкистам руки, благослов
ляя наших освободителей.
Не знаю, кто в этот день мог усидеть в комнате. Жите
ли города вышли встречать Красную Армию. К вечеру
Краснодон был заполнен нашими войсками. Мы пригласили
к себе на квартиру двадцать красноармейцев. Взяли бы
больше, если бы могла вместить квартира. Мы с мамой
стирали им белье, варили обед, подавали на стол. Моя ста
ренькая мама, забыв об усталости, целовала и сажала к сто
пу красноармейцев, как родных сыновей.
Когда первые танки въехали в полицейский двор, никто
не отозвался на зов танкистов. Камеры молчали. Трупы
расстрелянных лежали во дворе. Их было полно и в каме
рах. Немцы не оставили в живых ни одного человека из
тех, кого захватили накануне.
17 февраля в Краснодоне был траурный день, полный
плача и причитаний осиротевших матерей.
Из шахты № 5, из темного шурфа в шестьдесят пять
метров глубины, бадьей поднимали тела замученных моло
догвардейцев.
Около шурфа собрались все жители Краснодона. К каж
дому телу бросалась мать. Узнавать было трудно. Чтобы
вьфвать у молодогвардейцев признания, гестаповцы подвер
гали их нечеловеческим мукам. Девушки и ребята лежали
изуродованные, в синих подтеках, с черными от огня пят
нами; у некоторых на груди ножом были вырезаны звезды.
Снег около шурфа был красен от крови.
Напрасна была злоба палачей! Молодогвардейцы дер
жались мужественно и не изменили святому делу, за ко
торое боролись и которому шесть месяцев назад при
сягали.
Взбешенный неудачей, начальник полиции Соликовский
набросился на Толю Попова, едва стоявшего на ногах от
избиений:
—
180
—