меня или просто так мучает, но тут один полицейский удив
ленно спросил у Захарова:
— А что, разве Кошевого уже того... поймали?
— Поймали, — осклабился Захаров, свертывая папи
роску и не сводя с меня глаз. — Отстреливаться, щенок,
вздумал, полицейского ранил. Хорошо, что в нагане у него
был всего один патрон...
Когда я пришла в себя, полицейские уже уходили, хло
пая дверями. Собрав последние силы, я кинулась за ними,
крикнула:
— Олегу... можно еду принести?
—- Еду? — переспросил Захаров, криво усмехаясь.
Да его и в Краснодоне-то нет. Вообще нет. Сын твой рас
стрелян в Ровеньках.
Падая опять, я успела крикнуть ему вслед:
— Палач, будь ты навеки проклят!
Если бы не мама, не знаю, что стало бы со мной. Но я
поддалась маминой доброй ласке. Бабушка верила, что внук
ее жив, что его не возьмет никакая пуля. И эту непреклон
ную веру она передала и мне. Вместе с мамой . и я стала
надеяться. На что? Я этого не могу объяснить. Мы словно
чуда ждали...
П Р И Ш Л И !
Потянулись черные, длинные дни, длинные бессонные
ночи.
Немцы приказали нам два раза в день ходить в полицию
отмечаться. С востока грозно доносился артиллерийский
гул. Фронт был всего в двенадцати километрах от города.
Мы часто следили за нашими самолетами, радостно улыба
лись, когда они бомбили немецкие войска и склады, не
боялись бомб. Как мы ждали своих!
—
178
—