124 / 186
трескъ оружш, смешавшись вместе съ шумомъ бгЬгущихъ солдата, составляли дикш и ужасный
гулъ. Света померкъ ота поднявшейся густымъ столбомъ пыли!.. Не более какъ черезъ 12 минута
все очутилось у Дорогомиловской заставы“.
Войскамъ приказано было соблюдать строжайший иорядокъ, коннице не слезать съ коней.
Въ Новинской части не встретили ни одного человека; то лее опустеше было на Арбате. Наконецъ,
узнали отъ двухъ найденныхъ иностранцевъ о выезде изъ Москвы дворянъ, духовенства, купцовъ,
чиновниковъ, и что въ городе, кроме незначительнаго числа простого народа (около 15 тыс.),
никого не осталось. Удпвлеше неприятеля увеличивалось на каждомъ шагу, но мере того, какъ по
безлюдному городу приближался онъ къ Кремлю. Тамъ человекъ 500 воруженныхъ жителей зани
мали Никольсгая ворота и пути, ведунце къ соборамъ и дворцамъ. Едва французы вступили въ
Кремль, какъ по нимъ открыли огонь. По приказанию Мюрата, поставили пушку и тремя выстре
лами разогнали вооруженную толпу. Про одного изъ такихъ храбрецовъ вспомипаетъ одна мещанка:
„Отецъ мой былъ упорный человекъ, ни за что, говорить, не пойду, нечего француза бояться, мы
его шапками закидаемъ. Раздавали орудие въ Кремле, и онъ себе досталъ ружье безъ курка; хоть
оно, замечалъ онъ, и не въ исправности, а все же пригодится, можетъ, придется француза постра
щать... Дошли мы до Каменнаго моста, тута столпилось человекъ сто нашихъ, а по мосту проходили
иепрштельекю полки. Отецъ вздумалъ поохотиться на нихъ своими ружьемъ: одииъ изъ нихъ раз-
сердился, выхва
тили у него ружье
и ударили бед-
наго прикладомъ
по затылку —
кровь брызнула
изъ раны...“
Ночь На-
полеонъ провелъ
въ Дорогомилов
ской слободке,.
„въ обыватель-
скихъ домахъ,—
пишетъ Корбе-
лецкш:
—где
жи
телей
москов-
У Владишрекихъ воротъ въ M
ockbí
.
скихъ, кроме че
тырехъ человекъ
дворниковъ, ни
кого не заме
чено“.
Кроме
клоповъ, Напо
леону не давали
спать и досад
ный донесены,
безпрерывно сле~
довавшш одно за
другими, между
прочими, пред
упреждавши о
томи, что городъ
будетъ сожжешь.
Утромъ Наполеонъ снова, но опять тщетно, ожидали депутатовъ изъ ]\1осквы съ мольбою о пощаде
и съ городскими ключами. Войска, стеснясь у ближайшихъ заставъ, готовы были къ торжествен
ному вступление...“—„Въ Москву Наполеонъ въехали (отмечаетъ Корбслецкш) во вторники 3-го
сентября въ половине одиннадцатаго часа утра. Арбата былъ совершенно пусти. Онъ сидели на
маленькой арабской лошади, въ серомъ сюртуке, въ простой треугольной шляпе, безъ всякаго
знака отличы. Свита маршаловъ и другихъ чиновъ, окружавшими Наполеона, была весьма много
численна. Пестрота мупдировъ, богатство оныхъ, орденекы лепты различныхъ цветовъ, — все cié
делало картину прекрасною, а простоту Наполеонова убранства еще более разительною. Такими
образомъ победитель Москвы доехали до Боровицкихъ воротъ, не увидя ни одного почти жителя.
Негодовашс Наполеона было на всехъ чертами лица. Онъ не брали даже на себя труди скрыть
то, что происходило въ душе его...“ „Видъ Кремля,—говорить Сеггоръ:—этой величественной по
стройки Рюриковичей и Ромаиовыхъ, видъ трона ихъ, стоявшаго на обычномъ месте, креста Ивана
Великаго и созерцаше лучшими частей города, надъ которыми Кремль царить, несколько успокоили
Наполеона. Надежда опять зарождалась въ немъ; завоеваны это льстило его самолюбпо, и онъ съ
самодовольствюмъ сказали: „Наконецъ я въ Москве, въ старинныхъ царскими хоромахъ! въ Кремле!“
Онъ осматривали все въ подробности съ гордыми любопытствомъ и довольствомъ, разспрашивая о рес-
сурсахъ города и думая уже о возможности заключены мира“.
Назначены были губернаторъ Москвы— маршалъ Мортье, коменданта-—генералъ Дюронель,
правитель губерши—Лессепсъ; набюосана прокламацы къ жителями... Однако посланные въ городъ
90