118 / 186
„Обозъ иашъ грабить народъ,—писалъ Ростопчинъ:—извольте мне сказать, твердое ли вы
памереше имеете удерживать ходъ непрштеля къ Москве и защищать городъ сей. Посему я приму
все меры: или, вооружа воЬхъ, драться до последней минуты, или, когда вы займетесь спасешемъ
арвии, я зайв
1
усь спасешемъ жителей и со всеми, что есть воениаго, направлюсь къ вавгь на соеди
нены. Вашъ ответь решить меня, а я по смыслу его действовать буду: съ вами передъ Москвой
или одинъ въ Москве“. Кутузовъ, прямо говоривший, что надо „или спасти армпо, или спасать
Москву“, требуя отъ московского главнокомандующего провшнта и фуража, отнесся лишь снисхо
дительно къ великодушному, но непрактичному намерен!ю Ростопчина итти къ нему на повющь съ
московскими сбродомъ и вовсе не ответить о своихъ намереншхъ касательно Москвы.
• „Если неприятель и займетъ Москву, то расплывется въ ней, какъ губка въ воде, а я буду
свободеиъ действовать, какъ захочу“ — верно говорили Кутузовъ, но Ростопчинъ былъ прямо об
мануть Кутузовыми, клявшимся своими сединами, что „скорее умретъ, чемъ сдастъ Москву“. За
стигнутый врасплохъ, Ростопчинъ въ противность прежними уверешямъ и похвальбами, успели только
раздать народу старое оружю изъ арсенала, лишь бы оно не досталось непрштелго, да распорядиться
выливашемъ на улицы водки изъ бочекъ и выездомъ изъ Москвы близкихъ лицъ и своей собствен
ной персоны.
„Господний спнскопъ,—писалъ Наполеонъ епископу Меца:—переходи черезъ Неманъ, Двину
и Дпепръ, битвы поди Могилевыми, Дриссою, Полоцкомъ, Смоленскомъ и наконецъ подъ Москвою
достойны того, чтобы за нихъ возблагодарить Бога силъ. Мы желаемъ, чтобы, по получеши сего,
вы условились о надлежащемъ съ кемъ следуетъ. Созовите народъ мой въ храмы и воспойте хвалу
Всевышнему, сообразно съ правилами церкви на подобные случаи“.
„Дани въ нашей Императорской квартире, въ Можайске, 10-го сентября (28-го августа) 1812 г.“
Около девяти часовъ вечера Наполеонъ призвали графа Дарю и Дюма. Бивуакъ после Бо-
родинскаго боя былъ раскинуть среди гвардейскаго корпуса. „Они только-что поужинали, — раз-
сказываетъ Дюма: —сидели одинъ и посадили насъ одного по правую, другого по левую сторону
отъ себя; разспросивши о распоряженшхъ, сделанныхъ для оказаны помощи ранеными, они стали
говорить нами объ исходе битвы; потоми тутъ же, сидя, вздремнули минуть пять и затемъ снова стали
пояснять: „Вероятно, удивятся, что я не отдали мои резервы для получены более решительнаго
результата, но мне нужно было беречь ихъ для последпяго удара, который придется еще нанести
передъ вступлешез
1
Ъ въ Москву: успехи дня настолько обозначился, что оставалось позаботиться о
такомъ же успехе всей кампанш—вотъ почему я не дали гвардш“.
Въ эту ночь Наполеонъ
снова принялся за кабинетныя
заняты, прерванныя уже въ про .
должеше целыхъ пяти дней. Но
оказался у Наполеона такой уна-
докъ голоса, что они не могъ
ни диктовать, ни говорить. При
шлось ему писать на лоскуткахъ
бумаги. Секретари и все изъ
штаба, кто только могъ, помо
гали наскоро переписывать ихъ.
Графи Дарю и князь Невшатель-
скш (Бертье) тоже трудились,
но надъ каждой строчкой при
ходилось сидеть, чтобы разобрать
каракули Наполеона, который
писали по приказу каждую ми
нуту и молоточкомъ постукивали
по столу, подавая знаки, чтобы
принимали бумаги. Целые 12 ча
совъ прошли въ этой работе—
только и слышепъ было скрипи
пера Наполеона да стуки его
молоточка по столу.
86