296 / 734
583
С0ЧИНЕН1Я В. Г. БЪЛИНСКАГО.
584
Между русскими есть много галломановъ,
англомановъ, германомановъ и разныхъ дру-
гихъ «мановъ». Посмотришь на нихъ: точно
такъ, съ которой стороны ни зайди—англи-
чанинъ, французъ, н'Ьмецъ, да и только.
Если англоманъ, да еще богатый, то и ло
шади у него англизированныя, и жокеи, и
грумы, словно сейчасъ изъ Лондона приве
зенные, и паркъ въ анкпйскомъ вкусе, и
портеръ онъ пьетъ исправно, любить рост-
бифъ и пуддингъ, на комфорте помйшанъ,
и даже боксируетъ не хуже любого анипй-
скаго кучера. Если галломанъ—одйтъ какъ
модная картинка, по-французски говоритъ не
хуже парижанина, на все смотритъ съ рав-
нодушнымъ презр'Ьтемъ, при случай почи-
таетъ долгомъ быть и любезнымъ, и остро-
умнымъ. Если германоманъ—больше всего
любитъ искусство, какъ искусство, науку—
какъ науку, романтизируетъ, презираетъ тол
пу, не хочетъ внйшняго счастья и выше
всего ставитъ созерцательное блаженство
своего внутренняго мфа... Но пошлите всйхъ
этихъ господъ пожить—англомановъ въ Ан-
глш, галломановъ—во Францш, германома
новъ—въ Германно, да и посмотрите, такъ
ли охотно, какъ вы, поспйшатъ англичане,
французы и немцы признать своими сооте
чественниками нашихъ англомановъ, галло
мановъ и германомановъ... Нйтъ, не попа-
дутъ они въ соотечественники этимъ наро-
дамъ, а только разве прослывутъ между ни
ми притчей во языцйхъ, сделаются предме-
томъ всеобщаго оскорбительнаго вниманш
и удивлешя. Уто потому, повторяемъ, что
усвоить чуждую форму совсймъ не то, что
отрешиться отъ собственной сущности. Рус-
сшй за границей легко можетъ быть принять
за уроженца страны, въ которой онъ вре
менно живетъ, потому что на улице, въ трак
тире, на балу, въ дилижансе о человеке за-
ключаютъ по его виду; но въ отношеншхъ
гражданскихъ, семейныхъ, но въ положеншхъ
жизни исключительяыхъ—другое дйло: тутъ
поневоле обнаружится всякая нащональность,
и каждый поневоле явится еыномъ своей и
пасынкомъ чужой земли. Съ этой точки зрй-
нш русскому гораздо легче прослыть за ан
гличанина въ Россш, нежели въ Англш. Но
въ отношенш къ отдельнымъ личностямъ еще
могутъ быть странный исключенш; въ отно-
шенш же къ народамъ—никогда. Доказатель-
ствомъ могутъ служить тй славян екш пле
мена, которыхъ историческш судьбы были
тесно связаны съ судьбами западной Евро
пы: Чехш отовсюду окружена тевтонскимъ
племенемъ; властителями ея въ течете цйлыхъ
етолйтай были немцы; развилась она вместе
еъ ними, на почве католицизма, и упредила
ихъ и словомъ, и дйломъ религюзнаго обно
вления—и что же?—чехи до сихъ поръ сла
вяне, до сихъ поръ—не только не герман
цы, но и не совсемъ европейцы...
Все сказанное нами было необходимымъ
отступлешемъ для опроверженш неоснова-
тельнаго мненш, будто-бы, въ деле литера
туры, чисто русскую народность должно ис
кать только въ сочиненшхъ, которыхъ со
держант заимствовано изъ жизни низшихъ
и необразованныхъ классовъ. Вследствт
этого страннаго мнЬшя, оглашающаго «не
русскимъ» все, что есть въ Росши лучшаго
и образованнейший», — вследствт этого ла-
потно-сермяжнаго мненш какой-нибудь гру
бый фарсъ съ мужиками и бабами есть на-
щонально-русское произведете, ' а «Горе-
отъ Ума» есть тоже русское, но только уже
не нащональное произведете; какой-нибудь
площадной романъ, въ роде «Разгулья купе-
ческихъ сыяковъ въ Марьиной роще», есть
хотя и плохое, однако темъ не менее нащо-
нально-русское произведете, а «Герой на
шего времени», хотя и превосходное, однако
темъ не менее русское, но не нащональное
произведете... Йетъ, и тысячу разъ нетъ!
Пора, наконецъ, вооружаться противъ этого
мненш всей силой здраваго смысла, всей
энергий неумолимой логики! Мы далеки уже
отъ того блаженнаго времени, когда псевдо
классическое направлеше нашей литературы
допускало въ изящныя созданш только лю
дей высшаго круга и образованныхъ сосло-
вш и если иногда позволяло выводить въ
поэме, драме или эклоге простолюдиновъ, то
не иначе, какъ умытыхъ, причесанныхъ, раз-
одйтыхъ и говорящихъ не своимъ языкомъ.
Да, мы далеки отъ этого псевдо-нлассическаго
времени; но пора уже отдалиться намъ и отъ
этого псевдо-романтическаго направлении
которое, обрадовавшись слову «народность»
и праву представлять въ поэмахъ и драмахъ
не только честныхъ людей низгааго званш,
но даже воровъ и плутовъ, вообразило, что
истинная нащональность скрывается только
подъ зипуномъ, въ курной избе, и что раз
битый на кулачномъ бою носъ пьянаго ла
кея есть истинно шекспировская черта, —
а главное, что между людьми образованными
нельзя искать и признаковъ чего-нибудь
по
хожего
на народность. Пора, наконецъ, до
гадаться, что, нанротивъ, русский поэтъ мо
жетъ себя показать истинно-нащональнымъ
поэтомъ, только изображая въ своихъ про-
изведетяхъ жизнь образованныхъ сословгй:
ибо, чтобъ найти нащональные элементы въ
жизни, наполовину прикрывшейся прежде
чуждыми ей формами,—для этого поэту нуж
но и иметь большой талантъ, и быть нато-
нальнымъ въ душе. «Истинная нащональность
(говоритъ Гоголь) состоитъ не въ описанга
сарафана, но въ самомъ духй народа; поэтъ
можетъ быть даже и тогда нацюналенъ, ко-