290 / 734
571
С0ЧИНЕН1Я В. Г. БЫИНСКАГО.
572
ЗачЁмъ съ неженскохо душой
Она любила конный стр',й,
И бранный звонъ литавръ, и клики
Предъ буннукомъ и булавой
Малоросшйскаго владыки...
Нельзя довольно надивиться богатству и
роскоши красокъ, которыми изобразили по-
этъ страстную и Грандшзную любовь этой
женщины. Здесь Пушкинъ, кайъ поэтъ, воз
несся на высоту, доступную только худой-
никамъ первой величины. Глубоко вонзили
они свой художественный взори ви тайну ве-
ликаго женскаго сердца и ввели наси ви
его святилище, чтоби внешнее сделать для
наси выражешемъ внутренняго, ви факте
дМствительноети открыть обпцй закони, ви
явлеши -мысль...
Марш, бедная Марш,
Краса черкассхсихъ дочерей!
Не знаешь ты, какого змш
Ласкаешь на груди своей!
Какой же властью непонятной
Къ душИ свирНпой и развратной
Таки сильно ты привлечена?
Кому ты въ жертву отдана?
Его
к у д р я в ы я сИдйНЫ,
Его глубокш морщины,
Его блестяндй, впалый вз->ръ,
Его лукавый разговори
Тебе всего, всего дороже: ‘
Ты мать забыть для нихъ могла,
Соблазномъ постланное ложе
Ты отчей сИни предпочла!
Своими чудными очами
Тебя старшей заворожили;
Своими тихими рИчами
Въ тебТ. они совесть усыпили;
Ты на него съ благоговНньемъ
Возводишь ослепленный взори,
Его лелеешь съ умиленьемъ—
Тебе прштенъ твой позоръ;
Ты ими въ безумномъ упоении,
Какъ цИломудршмъ, горда—
Ты прелесть нежную стыда
Въ своемъ утратила даденьи...
Что стыдъ Марш? Что молва?
Что для нея мщекш пени,
Когда склоняется въ колени
Къ ней старца гордая глава,
Когда съ ней гетманъ забываетъ
Судьбы своей и трудъ, и шумъ,
Иль тайны смВлыхъ, грозныхъ думъ
Ей, дВвВ робкой, открываетъ?
Но въ такой великой натуре любовь мо-
жети быть только преобладающей страстью,
которая ви выбор!; не допускаетп никакого
совмЪстничества, даже никакого колебанш,
но которая не заглушаетп ви душ!; другихи
нравственныхи привязанностей. И потому
блаженство любви не отнимаетп ви серди,!;
Марш места для грустнаго и тревожнаго
воспоминанья оби отце и матери.
И дней нев'ш?НЬ1ХЪ
не жаль,
И душу ей одни печаль
Порой, какъ туча, <?.атмеваетъ:
' Она унылыхъ цредъ с ь иой
Отца и мать воображ.аетъ;
Она сквозь слезы видит, ихт,
Въ бездетной старости однихъ,
И, мнится, пИснямъ ихъ внимаетъ..
О, если бъ вИдИла она,
Что ужъ узнала вся Украйяа!
Но отъ нея сохранена
Еще уб1йственная тайна
Нами скажути, что въ действительности эго
было не таки, ибо Матрона ненавидела сво-
ихъ родителей и клялась вечно «любыты и
сердечне кохаты Мазепу на злость ея в о-
р о г а м и » . Но ведь въ действительности-то
родители Матроны к а т о в а л и ее... Понятно,
почему Пушкинъ решился поэтически от-
сгупити отъ «такой» дЬйсгвительности...
Но нигде личность Марш не возвышается
въ поэме Пушкина до такой апооеозы, какъ
въ сцене ея объяснены съ Мазепой,— сцене,
написанной истинно Шекспировской кистью.
Когда Мазепа, чгобъ развеять ревнивыя по-
дозрепш Марш, принужденъ были открыть
ей свои дерзше замыслы, она все забываетъ:
не-гъ больше сомнешй, нети безпокойства;
мало того, что она веритъ ему, веритъ, что
они не обмаиываетъ ее: она веритъ, чго
они не обманывается и въ своихъ надеж-
дахи... Ея ли женскому уму, воспитанному
въ затворничестве, обреченному на отчужде-
ше отъ действительной жизни, ей ли знать,
какъ опасны ташя стремленш, и чемъ окан
чиваются они! Она знаетъ одно, веритъ од
ному,— что они, ея возлюбленный, т а к ъ
м о г у щ ъ, что не можетъ не достичь всего,
чего бы только захотели. Плески короны на
сЬдыхъ кудряхъ любовника уже ослепили
ея очи,— и она восклицаетъ съ уверенностью
дитяти, сильнаго и разумнаго одной любовью,
но не знашемъ жизни:
О, милый мой,
Ты будешь царь земли родной!
Твоими сединами какъ пристанетъ
Корона царская!
Вникните во всю эту сцену, разберите въ
ней всякую подробность, взвесьте каждое
слово: какая глубина, какая истина и вме
сте съ теми какая простота! Этотъ ответь
Марш: «Я! люблю ли?», это желаше укло
ниться отъ ответа на вопросъ, уже решен
ный ея сердцемъ, но все еще страшный для
нея— кто ей дороже: любовники или отецъ,
и кого изъ нихъ принесла бы она въ жер
тву для спасены другого,— и потоми, реши
тельный ответь, при виде гнева любовника...
какъ все это драматически, и сколько тутъ
знашя женскаго сердца.
Явлены сумасшедшей Мар!и, неуместное
въ ходе поэмы и даже мелодраматическое,
какъ средство испугать совесть Мазепы, пре
восходно, какъ дополнеше портрета этой жен
щины. Последнш слова ея безумной речи
исполнены столько же трагическаго ужаса,
сколько и глубокаго психологическаго смысла: