287 / 734
665
I. КРИТИЧЕСЮЯ СТАТЬИ.
666
Тиха украинская ночь.
Прозрачно небо. З
вёзды
блещутъ.
Своей дремоты превозмочь
Не хочетъ воздухъ. Чуть трепещутъ
Сребристыхъ тополей листы.
Луна спокойно съ высоты
Надъ Б’Ьлой Церковью сшетъ
И пышныхъ гетмановъ сады
И старый замокъ озаряетъ.
И тихо, тихо все кругомъ;
Но въ замк'Ь шопотъ и смятенье.
Въ одной изъ башенъ, подъ окномъ,
Въ глубокомъ, тяжкомъ размышленья,
Окованъ Кочубей сидитъ
И мрачно на небо глядитъ.
Заутра казнь. Но безъ боязпи
Онъ мыслить объ ужасной казни; •
О жизни не жалЁетъ онъ:
Чтб смерть ему1? желанный сонъ.
Готовь онъ лечь во гробь кровавый.
Дрема долить. Но, Боже правый!
Къ
ногамъ
злодёя
, молча,
пасть.
Какъ безсловесное созданье!
Царемъ быть отдану во власть
Врагу царя на поруганье!
Утратить жизнь—и съ нею честь,
Друзей съ собой на плаху весть,
Надъ гробомъ слышать ихъ проклятья,
Ложась безвиннымъ подъ топоръ,
Врага веселый встретить взоръ
И смерти кинуться въ объятья,
Не завещая никому
Вражды къ
злодёю
своему!..
И вспомиилъ онъ свою Полтаву,
Обычный кругъ семьи, друзей,
Минувтихъ дней богатство, славу,
И
пёсни
дочери своей,
И старый домъ,
гдё
онъ родился,
Г
дё
зналъ и трудъ, и мирный сонъ,
И все,
чёмъ
въ жизни насладился,
Что добровольно бросилъ онъ,
И для чего?
О
т в ё т ь
Кочубея Орлику на вопросъ
иослёд
-
няго о зарытыхъ кладахъ былъ расхваленъ
даже присяжными хулителями «Полтавы», и
потому мы не говоримъ о немъ. Кочубея
пытаютъ, а Мазепа въ это время сидитъ у
новь" спящей дочери мученика и думаетъ:
Ахъ вижу я: кому судьбою
Волненья жизни суждены,
Тотъ^стой одинъ передъ грозою,
Не призывай къ себЁ жены:
Въ одну телЁгу впрячь не можно
Коня и трепетную лань.
Забылся я неосторожно:
Теперь плачу безумства, дань.
В ъ
тоскё
страшныхъ угрызенШ совести зло
дей сходитъ въ садъ, чтобъ освежить пы
лающую кровь свою, — и обаятельная рос
кошь летней малоросийской ночи, въ кон
трасте съ мрачными душевными муками Ма
зепы. блещетъ и сверкаетъ какой-то страш
но-фантастической красотой:!"'
Тиха украинская ночь.
Прозрачно небо З
вёзды
блещутъ.
Своей дремоты превозмочь
Не хочетъ воздухъ. Чуть трепещутъ
Сребристыхъ тополей листы.
Но мрачны странный мечты
Въ душЁ Мазепы:
звёзды
ночи
,
Какъ обвинительный очи,
За
нимъ
нксмёшливо
глядитъ,
И тополи,
СТЁСНИВШИСЬ
въ рядъ,
Качая тихо головою,
Какъ судьи, шепчут межъ собою,
И лЁтней теплой ночи тьма
Душна, какъ черная тюрьма.
Вдругь... слабый крикъ.. невнятный стонъ
Какъ бы изъ замка слышитъ онъ.—
То былъ ли сонъ воображенья,
Иль плачъ совы, иль звЁря- вой.
Иль пытки стонъ, иль звукь иной—
Но только своего волненья
ПреодолЁть не могъ старикъ,
И на протяжный слабый крикъ
Другимъ отвЁтствовалъ-
т ё м ъ
крнкомъ,
Которымъ онъ въ веселки дикомъ
Поля сраженья оглашалъ,
Когда съ ЗабЁлой, съ ГамалЁемъ,
И—съ нимъ... и съ этимъ Кочубее.мъ
Онъ въ бранномъ пламени екакалъ.
Скажите: какъ, какимъ языкомъ хвалить
такш черты и отрывки высокаго художе
ства? Правду говорить, что хвалить мудре
нее, чймъ бранить! Чтобъ быть достойнымъ
критикомъ такихъ стиховъ, надо самому быть
поэтомъ ~ и еще какимъ! И потому мы, въ
сознаши нашего безсилш, скажемъ убогой
прозой, что если эта картина мучетй со
вести Мазепы можетъ подозрительному уму
показаться нисколько мелодраматической вы
ходкой (по той причине, что МазепЁ, какъ
закоренёлому злодею, такъ же было не къ
лицу содрогаться отъ воплей терзаемой имъ
жертвы, какъ и краснеть, подобно юноше,
отъ привЁта красоты),— то мастерство, съ
которымъ выражены эти мучешя, выше вся-
кихъ похвалъ и утомляетъ собой всякое
удивлепш. Сцена между женой Кочубея и
ея дочерью замечательно хороша по роли,
какую играетъ въ ней Марш. Вопросъ изу
мленной, еще неочнувшейся отъ сна женщи
ны, которая почти понимаетъ и въ то же
время’ страшится понять ужасный смыслъ
вяезапнаго явления матери, этотъ вопросъ:
«Какой отецъ? какая казнь?», равно какъ
и
всё
вопросительные и восклицательные
отвЁты, — исполненъ драматизма. Картина
казни Кочубея и Искры отличается просто
той и спокойствшмъ, который въ соединенш
съ ея страшной вЁрностью действительности
производили бы на душу читателя невыно
симое, подавляющее впечатайте, если бъ твор
ческое вдохновеше поэта не ознаменовало
ея печатью изящества. Этотъ палачъ, кото
рый, гуляя и веселяся на роковомъ помостЁ,
алчно ждетъ жертвы и то, играючи, беретъ
въ бЁлыя руки тяжелый топоръ, то шутить
съ веселой чернью,— и этотъ безпечный на-
родъ, который по совершенш казни идетъ
домой, толкуя межъ собой про свои
ВЁЧНЫЯ
работы: какая глубоко истинная, хотя въ то
же время и безотрадно тяжелая мысль во
всемъ этомъ!
;