286 / 734
563
СОЧИНЕНШ В. & Б'ЫИНСЁАГ0.
рикъ, страстно влюбленный въ молодую де
вушку, тоже страстно въ него влюбленную,
—это мысль глубоко-поэтическая, и надо ска
зать, что ГГушкинъ ум'Ьлъ нарисовать ее
кистью великаго живописца. Некоторые изъ
критиковъ того времени сильно возставали
противъ возможности и естественности такой
любви; но ихъ нападки не стоятъ не только
возражетй, даже какого бы то ни было вни-
манш.
Э
ти
господа забыли объ «Отелло»
Шекспира,—поэта, который въ зн ати чело-
кйческаго сердца и страстей им'Ьетъ, конечно,
болышй, ч£мъ они, авторитетъ. Но Шек-
спиръ предетавилъ такую любовь какъ факта,
не изслфдуя его законовъ, потому что дру
гой нравственный вонросъ долженъ былъ
составить паеосъ его драмы. Наши поэта,
напротивъ, анализируетъ самую возможность
и естественность такого явленш. И надо ска
зать, .что въ этомъ отношенш онъ истинно
Шекспировски внесъ светочи поэзш во мракъ
вопроса и далъ на него такой удовлетвори
тельный ответа, какого можно ожидать толь
ко отъ великаго поэта:
Мгновенно сердце молодое
Горитъ и гаснетъ. Въ немъ любовь
Проходить и приходить вновь,
Въ немъ чувство каждый день иное
Не столь послушно, не слегка,
Не столь мгновенными страстями
Пылаетъ сердце старика,
Окаменелое годами.
Упорно, медленно оно
Въ огне страстей раскалено;
Но поздшй жаръ ужъ не остынетъ
II съ жизнью лишь его покинетъ.
Далее мы увидимъ, что любовь Марш ■къ
Мазеп!; развита и объяснена еще подробнее,
глубже, съ мастерствомъ, передъ которыми
невольно останавливается пораженный уди-
влетемъ читатель. Но на любовь Мазепы
къ Марш все-таки нельзя смотреть, какъ на
паеосъ поэмы: ибо эта любовь не заставила
его ни на минуту поколебаться вт его мрач-
ныхъ замыслахъ. Бегство Марш страшно
смутило Мазепу, но оно не имело никакого
влшнш на ходъ и разшше поэмы. Смуще-
ше Мазепы при виде Кочубеева хутора и
потомъ при виде сумасшедшей Марш ка
жется намъ мелодраматической подставкой
со стороны поэта. Можетъ быть, это проис
ходить еще и оттого, что после такого со-
бытш, какъ полтавская битва съ ея сл'Ьд-
ствшми, интересъ любви уже не можетъ не
ослабеть. Здесь опять видна главная ошиб
ка поэта, хотйвшаго связать романтическое
дМствш съ эпопеей. И вотъ почему «Пол
тава» не производить на читателя того еди-
наго, поднаго, совершенно удовлетворяю-
щаго впечатлевш, которое должно произ
водить всякое глубоко-концепированное и
строго обдуманное поэтическое твореше.
Но отдельный красоты въ «Полтаве» из
умительны. Если «Цыгане» далеко превзо
шли все предшествовавшие имъ произведе-
нш Пушкина и по идее, и по исполнение,—
то «Полтава», уступая «Цыганами» въ един
ств!; плана, далеко превосходить ихъ въ со-
вершенств!; выраженш. Изъ вейхъ поэмъ
Пушкина въ «Полтаве» въ первый разъ
стихъ его достигъ своего полнаго развитш,
вполне сталъ Пушкипекимъ. Критики того
времени не безъ основанш придирались къ
двумъ или тремъ неправильно усеченными
прилагательными, которыя такъ неожиданно
напомнили собой «пштичесшя вольности»
прежней школы, напримеръ: с о н н у вместо
сонную, тризну т а й н у вместо тризну тай
ную; на несколько смелыхъ нововведевй,
какъ, напримери», въ стихе:«Онъ, д о л ж н ы й
быть отцомъ и другомъ». Но мы укажемъ
и еще на несколько незамеченныхъ ими
погрешностей, какъ. напримеръ, на неумест
ные славянизмы—«младой, благостыни, гла
вы», и въ особенности на два поражающш
своей неточностью выраженш: первое, въ
монологе Мазепы противъ Кочубея, кото-
раго, Вогъ знаетъ почему, называешь онъ
«вольнодумцемъ», и въ разговоре свире-
паго (и вообще весьма прозаически выра-
жающагося во всей поэме) Орлика, который
советуетъ Кочубею на допросе «питаться
мыслш суровой». Но вотъ и все. За исклю-
чешемъ этого, стихи въ «Полтаве»—верхъ
совершенства.
Обращаясь къ отдельными красотами «Пол
тавы», не знаешь, на чемъ остановиться—
такъ много ихъ. Почти каждое место, от
дельно взятое наудачу изъ этой поэмы,
есть образецъ высокаго художественнаго ма
стерства. Не будемъ вычислять всехъ этихъ
мести, и укажемъ только на некоторый. Хо
тя казаки, влюбленный въ Марш, и есть
лицо лишнее, введенное въ поэму для эф
фекта, теми не менее его изображена (отъ '
стиха: «Между полтавскихъ казаковъ» до
стиха: «И взоры въ землю опускали») пред-
ставляетъ собой необыкновенно мастерскую
картину. Следующей затемъ отрывокъ отъ
стиха: «Кто при звездахъ и при луне» до
стиха: «Царю Петру отъ Кочубея» выше
всякой похвалы: это вместе и народная
песня, и художественное создаше. Кочубей,
ожидаюнцй въ темнице своей казни, его
разговори съ Орликомъ (за исключешемъ
того, что говорить сами Орликъ),—все это
начертано кистью столь широкой, могучей,
и въ то же время спокойной и уверенной,
что читатель не знаетъ, чему дивиться: мрач
ности ли ужасной картины, или ея эстети
ческой прелести. Можно ли читать безъ
упоенш, столько же полнаго грусти, сколько
и насдажденш, эти стихи:
564