284 / 734
659
СОЧИНЕНЫ В. Г. БЪЛИНСКАГО.
560
вдеддъ эпической по,щи ^заключался ць
щюкдцссицизме и#Н .клдссиддзмЬ, щ р р -
ленномъ такъ яазываемымъ романтизмом^.
Художественный таить Пушкина не могъ
допустцть его выбрать содержат о для
эпической поэмы изъ русской исторш до
Петра Велинаго,—и потому опт. остано
вился на величайшей эпохе русской исто
рш—на царствованш великаго преобразо
вателя Россщ, и воспользовался величай-
шимъ его собьтемъ—полтавской битвой, въ
торжестве которой заключалось торжество
вейхъ трудовъ, всйхъ подвиговъ, словомъ,
всей реформы Петра Великаго. Но въ поэме
Пушкина, состоящей изъ трехъ пйсенъ, пол
тавская битва, равно какъ и герой ея—Петръ
Велишй, является только въ последней
(третьей) пйснй; тогда какъ две заняты лю
бовью Мазепы къ Марш и его отношещямв
къ ея родственникамъ. Поэтому полтавская
битва составдяетъ какъ бы эпизодъ изъ лю
бой,ной нсторш Мазепы и ея развязку: этимъ
явно унижается высокость такого предмета
и эпическая поэма уничтожается сама собой!
А между тймъ эта поэма носитъ назваше
«Полтавы»; следственно, ея героемъ, ея
мыслью должна бы быть полтавская битва,
ибо назваше иоэтнческаго произведены все
гда важно, потому что оно всегда указываешь
или на главное изъ его дМствующихъ лидъ,
въ которыхъ воплощается мысль сочинены,
или прямо на эту мысль. Вошь первая ошибка
Пушкина, и ошибка великая! Но, можетъ
быть, намъ возразятъ, что Пушкинъ совсймъ
не думалъ писать эпической иоэмы, и что
герой его поэмы—Мазепа, а не полтавская
битва. Подобное возражение шЬмъ естествен
нее, что Пушкинъ, какъ говорили и даже
писали въ то время, сперва хотедъ назвать
свою поэму— «Мазепой», но почему-то после,
когда приступить къ ея печатай™, переиме-
новалъ ее въ «Полтаву». Положимъ, что это
такъ, но и съ этой точки зрены «Полтава»
будешь произведешемъ ошибочнымъ въ ея
общности или целомъ. Какую мысль хо-
тйлъ выразить иоэтъ черезъ эту исто
рш любви, смешанной съ политическими
замыслами и черезъ нихъ пришедшей въ
соприкосновеше съ полтавской битвой?.—
Неужели эту: какъ опасно обольщать, особен
но на старости летъ, юную невинность? И
неужели мысль всей поэмы кроется въ мело-
драматическомъ смущены Мазепы при виде
опустедаго Кочубеева хутора, мимо котораго
промчался онъ съ шведскимъ кородемъ съ
поля полтавской битвы? И стоило ли для та
кой мысли, конечно, очень похвальной и
нравственной, но ш&мъ не менее слишкомъ
частной и нисколько не исторической,—сто
ило ли для нея изображать полтавскую битву
и Петра Великаго? Не думаемъ! Конечно,
любовь Мазепы къ дсщрри Кочубея дмеешь
историческое значеше по ртнощенщ къ до
носу озлоблрннаго Кочубея на Мазепу; но
въ отношещи крь полтавской битве она, эта
любовь, не более какъ эпизодъ, какъ исто
рическая подробность,—и полтавская битва
имеешь огромное значеше сама но себе» не
только безъ любви Мазепы, но и безъ са
мого Мазепы! Если бъ иоэтъ главной своей
мыслью им'Ьлъ любовь Мазепы, онъ должецъ
бы полтавскую битву ввести въ свою цоэму,
какъ эпизодъ, важный только по его отношенью
къ лицу одного Мазепы, оставивъ въ тени
колоссальный образъ Йетра и удомянувъ
разве только о мелодраматической смерти
казака, влюф£еннаго въ Марш, который
ездить сцдрносомъ Кочубея къ Петру, а въ
полтавской битве безумно бросился на Ма
зепу и, на смерть пораженный Войнар.ов-
екдогь, умеръ еь именемъ Мар1и на устахъ-
Иначе в.есь, эпизодъ полтавской битвы не
обходимо додженъ былъ выйти какой-то
особой; поэмой въ поэме, безъ всякаго соот
ношения къ любовной исторш Мазепы—какъ
оно и действительно вышло, ко вреду целой
поэмы. А это ясно доказываешь, что Пушкинъ
хотелъ, во что бы ни стало, воспользоваться
сдучаемъ къ создашю чего-то въ роде эпи
ческой поэмы; полтавская же битва, такъ кста
ти пришедшаяся къ любовной исторш Мазепы,
была такимъ собдазнительнымъ случаемъ,
что иоэтъ не могъ пропустить его для осущест
влены своей мечты. Но въ этой мечте о
возможности эпической поэмы и заключается
причина зыбкаго основаны «Полтавы», ибо
даже изъ самой полтавской битвы нельзя
сделать поэмы. Эта битва была мыслью и по-
двигомъ одного человека; народъ принималъ
въ ней участи, какъ орудш въ рукахъ Вели
каго, котораго понять и оценить могло толь
ко потомство и для котораго судъ потомства
едва начался только со временъ Екатерины
Второй. Вообще изъ жизни Петра Великаго
гешальный иоэтъ могъ бы сделать не одну,
а множество драмъ, но решительно ни одной
эпической поэмы. Петръ Велишй слишкомъ
личенъ и характеренъ, следовательно, слищ-
комъ драматиченъ для какой бы то ни было
поэмы. Сверхъ того, для поэмъ годятся толь
ко лида полуисторическш и полумиоичеекы;
отдаленность эпохи, въ которую они жили,
сиособствуетъ совокупить все известное о
ихъ жизни въ несколькихъ поэтическихъ
мгновеныхъ. Въ жизни же историческаго
лица, не отдаленнаго отъ насъ дростран-
ствомъ вековъ и чуждыми намъ уеловыми
быта, всегда бываешь слишкомъ много тйхъ
црозаическихъ подробностей, которыхъ нельзя
выбрасывать, не впадая въ напыщенность и
высокопарность.
Итакъ, изъ «Полтавы» Пушкина эпдче-