533
I. КРИТИЧЕСК1Я СТАТЬИ.
534
Я слышу пАнье соловья;
За хоромъ зв'Ьздъ луна восходить,
Она съ безоблачныхъ небесъ
На долы, на холмы, на лАсъ
Сшпье томное наводить.
Покрыты б'Ьлой пеленой,
Какъ тКни легюя мелькая,
По улицамъ Бахчисарая,
Изъ дома въ домъ, одна къ другой
Простыхъ татаръ мгЬшатъ супруги
Делить вечернш досуги.
Описаше евнуха, прислушивающагося по-
дозрительнымъ слухомъ къ малейшему шо
роху, какъ-то чудно сливается съ картиной
этой фантастичееки-прекрасной природы, и
музыкальность стнховъ, сладострастие созву-
ч й нйжатъ и лелЬютъ очарованное ухо чи
тателя:
Но все вокругъ него молчитъ;
Одни фонтаны сладкозвучны
Изъ мраморной темницы быотъ,
И съ милой розой неразлучны
Во мракК соловьи поютъ...
Здлсь даже неправильный усЬченш не пор
тить стнховъ. И какой истинно-лирической
выходкой, исполненной паеоса, замыкаются
эти роскошно-сладострастныя картины вол
шебной природы Востока:
Какъ милы темныя красы
Ночей роскошнаго Востока!
Какъ сладко льются ихъ часы
Для обожателей пророка!
Какая нЪга въ ихъ домахъ,
Въ очаровательныхъ садахъ,
Въ тиши гаремовъ безопасныхъ,
Гд'Ь подъ влшшемъ луны
Все полно тайнъ и тишины,
И вдохновешй сладострастныхъ!
При этой роскоши и невыразимой сладо
сти ноэзш, которыми такъ полонъ «Бахчи-
сарайсю'й Фонтанъ», въ немъ шгЬняетъ еще
эта легкая, светлая грусть, эта поэтическая
задумчивость, навеянная на поэта чудно-
прозрачными и благоуханными ночами Вос
тока, и поэтической мечтой, которую возбу
дило въ немъ предаше о таинственномъ фон
тане во дворце Гиреевъ. Описаше этого фон
тана дышитъ глубокимъ чувствомъ:
Есть надпись: Адкими годами
Еще не сгладилась она.
За чуждыми ея чертами
Журчитъ во мраморЬ вода
И кашгетъ хладными слезами,
Не умолкая никогда.
Такъ плачетъ :>,ать во дни печали
О сынЬ, падшемъ на войнЬ.
Младыя дЪвы въ той стран*
Преданье старины узнали,
И мрачный памятникъ онЪ
Фонтаномъ слезъ
именовали.
Следуют) е стихи (до конца) составляютъ
превосходнейшей музыкальный финалъ поэ
мы; словно re sum e , они сосредоточиваютъ въ
себе всю силу впечатлЗшш, которое должно
оставить въ душе читателя чтете целой
поэмы: въ нихъ и роскошь по этическихъ кра-
сокъ, и легкая, светлая, отрадно сладостная
грусть, какъ бы навеянная немолчнымъ жур-
чашемъ «Фонтана Слезъ» и представлявшая
разгоряченной фантазш поэта таинственный
образъ мелькавшей летучей теныо женщи
ны... Гармонш посл'Ьднихъ двадцати сти-
ховъ упоительна:
Поклонники музъ, поклонники мира,
Забывъ и славу, и любовь,
О, скоро васъ увижу вновь,
Брега веселые Салгира!
Приду на склони приморскихъ горъ,
Воспоминашй тайныхъ полный,
И вновь тавричеекш волны
Обрадуютъ мой жадный взоръ.
Волшебный край, очей отрада!
Все живо тамъ: холмы, лЬса,
Янтарь и яхонтъ винограда,
Долинъ прпотная краса.
И струй, и тополей прохлада—
Все чувство путника манить,
Когда, въ часъ утра безмятежной,
Въ горахъ дорогою прибрежной,
Привычный конь его б'Ьжитъ,
И зеленеющая влага
Передъ ними и блещетъ, и шумитъ
Вокругъ утесовъ Аю-дага.
Вообще «Бехчисарайсшй Фонтанъ»—рос
кошно поэтическая мечта юноши, и отпеча-
токъ юности лежитъ равно и на недостаткахъ
его, и на достоинствахъ. Во всякомъ случай,
это-прекрасный, благоухавший цвйтокъ, ко-
торымъ можно любоваться безотчетно и без-
требовательно, какъ всеми юношескими про-
изведешями, въ которыхъ полнота силъ за-
мйняетъ строгую обдуманность концепщи, а
роскошь щедрой рукой разбросанныхъ кра-
сокъ—строгую отчетливость вынолнешя.
Теперь намъ предстоитъ говорить о поэме,
которая была поворотнымъ кругомъ уже со-
зрйвшаго таланта Пушкина на путь истин
но-художественной деятельности: это—«Цы
гане». Въ «Руслане и Людмиле» Пушкинъ
является даровитымъ и шаловливымъ учени-
комъ, который во время класса, украдкой
отъ учителя, чертитъ затейливый арабески,
плоды его причудливой ■и резвой фантазш;
въ «Кавказскомъ Пленнике» и «Бахчиса-
райскомъ Фонтане» э т о - молодой поэтъ, еще
неопытными пальцами пробующй извлекать
изъ музыкальнаго инструмента самобытные
звуки, плоды первыхъ, горячихъ вдохнове
шй; но въ «Цыганахъ» онъ—уже художникъ,
глубоко вглядываюнцйся въ жизнь и мощно
владеюнрй своимъ талантомъ. «Цыганами»
открывается с р е д н я я эпоха его поэтиче
ской деятельности, къ которой мы причи-
сляемъ еще «Евгешя Онегина» (первый
шесть главъ), «Полтаву», «Графа Нулина»,
такъ же какъ съ «Бориса Годунова» начи
нается последняя, высшая эпоха его вполне
возмужавшей художнической деятельности,