261 / 734
513
514
I. КРИТИЧЕСКИ СТАТЬИ.
тизмъ не есть истина, но безъ фанатизма
нЬтъ стрелявши къ истинЬ. Фанатизме— бо
лезнь, но в'Ьдь болбзнь есть принадлежность
только живого, а не мертваго: камень или
трупъ не зиаготъ болезни...
Причиной энтузшзма, возбужденнаго «Ру-
сланомъ и Людмилой», было, конечно, и пред-
чувствш новаго м1ра творчества, который от
крывали Пушкинъ всЪми своими первыми
ироизведеншми, но еще бол’Ье это было про
сто оболыцеше невиданной дотолй новинкой.
Какъ бы то ни было, но нельзя не понять
и не одобрить такого восторга: русская ли
тература не представляла ничего подоб-
наго «Руслану и Людмил!:». Въ этой поэмй
все было ново: и стихи, и поэзш, и шутка,
и сказочный характере вм£сгЬ съ серьезными
картинами. Ноб'Ьшенаго негодовашя, возбу-
ждеянаго сказкой Пушкина, нельзя было бы
совсймъ понять, если бы мы не знали о суще-
ствованш старовйровъ, дЬтей привычки. На
что озлились они? На нисколько вольныя кар
тины въ эротическомъ дугЬ?—Но они давно
уже знакомы были съ ними черезъ Державина
и въ особенности черезъ Богдановича... При
томъ же они никогда не ставили этихъ воль
ностей въ вину, напримйръ, Аршсту, Парни,
несмотря на то, что в о л ь н о с т и въ «Ру-
слан'Ь и Людмил^«—сама скромность, само
пфломудрш въ сравненщ съ вольностями
этихъ писателей. Это были писатели старые:
къ ихъ славй давно уже всЬ привыкли, и по
тому имъ было позволено то, о чемъ не позво
лялось и думать молодому поэту. Забавнее все
го, что «Душенька» Богдановича была призна
ваема староверами за произведете классиче
ское, то есть такое, какое уже выдержало пробу
времени и высокое достоинство котораго уже
не подвержено никакому сомнйнш. Судя по
этому, имъ-то бы и надобно было особенно вос
хититься поэмой Пушкина, которая во веЬхъ
отношеншхъ была неизмеримо выше «Душень
ки» Богдановича. Стихъ Богдановича прозаи-
ченъ, вялъ, водянъ, языкъ обветшалый и сверхъ
того до-нельзя искаженный, такъ-называв-
шимися тогда «шитическими вольностями»;
поэзш почти нисколько; картины бледны, су
хи. Словомъ, несмотря на всю незначитель
ность «Руслана и Людмилы», какъ художе
ственна™ произведены, смйшно было бы до
казывать неизмеримое превосходство этой
поэмы передъ «Душенькой». Сверхъ того, она
навеяна была на Пушкина Арюстомъ и рус-
скаго въ ней кроме именъ нйге ничего; ро
мантизма, столь ненавистнаго тогдашними
словесниками, въ ней тоже нетъ ни искорки;
романтизме даже осмеянъ въ ней, и очень
мило и остроумно, въ забавной выходке про-
тивъ «Двенадцати Спящихъ Девъ». Короче:
поэма Пушкина должна была составить тор
жество псевдо-классической парии того вре-
Соч. БЬлинскаго. Т. III.
мени. Но не тутъ-то было! При второмъ из
даны «Руслана и Людмилы», вышедшемъ въ
1828 году, припечатано несколько ругатель-
иыхъ статей на эту поэму, написанныхъ въ
1820 году; перечтите ихъ— и вы це поверите
глазами своими! Для образчика такихъ кри
тики вьшисываемъ отрывокъ одной изъ нихъ,
напечатанной въ «Вестнике Европы» 1820
года по случаю цомещеннаго въ «Сыне Оте
чества» отрывка изъ «Руслана и Людмилы»,
еще до ноявлеши этой поэмы цполдЬ:
„Теперь прошу обратить ваше вниманае на
новый ужасный предмете, который, какъ у Ка
моэнса Мысъ бурь, выходить изъ нЪдръ мор-
скихъ’ и показывается посреди Океана Россий
ской словесности. Пожалуйста, напечатайте же
мое письмо: быть можетъ, люди, которые грозятъ
нашему терпЪнпо новымъ бЪдствшмъ, опомнят
ся, разсмеются—-и остановить намерены сде
латься изобретателями новаго рода русскихъ
сочинены.
„Дело вотч. въ чемъ: вамъ известно, что мы
отъ предковъ получили небольшое бедное на
следство литературы, т.-е.
сказки
п
пкьсни
на
родный. Что объ нихъ сказать? Вели мы бере-
жемъ старинныя монеты даже самыя безобраз
ный, то не должны ли тщательно хранить и ос
татки словесности нашихъ предковъ? Безъ вся-
каго сомнЪнш! Мы лгобимъ воспоминать все от
носящееся къ нашему младенчеству, къ тому
счастливому времени детства, когда какая-ни
будь песня или сказка служила намъ невинной
забавой и составляла все богатство познашй.
Видите сами, что я не прочь отъ собираны и
изысканы русскихъ сказокъ и песенъ; но когда
узналъ я, что наши словесники приняли старин
ныя песни совсемъ съ другой стороны, громко
закричали о величш, плавности, силе, красо-
тахъ, богатстве нашихъ старинныхъ песенъ, на
чали переводить ихъ на немеций языкъ и, на-
конецъ, такъ влюбились въ
сказки
и
пгьени,
что
въ стихотвореншхъ XIX века заблистали
Еру-
сланы
и
Боеы
на новый манеръ, то я вамъ слу
га покорный!
„Чего добраго ждать отъ повторены более
жалкихъ. нежели смешныхъ лепетанШ... чего
ждать, когда наши поэты начинаютъ пароди
ровать
Еиршу Данилова'!
„Возможно ли просвещенному, или хоть немно
го сведущему человеку терпеть, когда ему
предлагаюсь новую поэму, писанную въ подра-
жан!е
Еруслану Лазаревичу!
Извольте же за
глянуть въ 15 и 16 №№
Сына Отечества■
Тамъ
неизвестный пштъ
на образчикъ
выставляетъ
намъ отрывокъ изъ поэмы своей
Людмила и
Русланъ
(не Врусланъ ли?). Не знаю, что бу-
детъ содержать целая поэма,- но образчикъ хоть
кого выведетъ изъ терпены. Пштъ оживляетъ
мужичка самъ съ ноготь, а борода съ локоть,
придаетъ еще ему безконечные усы („С. Отеч.“,
стр. 121), показываете намъ ведьму, шапочку-
невидимку и проч. Но вотъ что всего драгоцен
нее: Русланъ наезжаете въ поле на побитую
рать, видитъ богатырскую голову, подъ кото
рой лежите мечъ-кладенецъ; голова съ нимъ
разглагольствуете, сражается... Живо помню,
какъ все это, бывало, я слушалъ отъ няньки
моей; теперь на старости сподобился вновь то
же услышать отъ поэтовъ нынешняго времени...
Для большей точности или чтобъ лучше выра
зить всю прелесть
стариннаго
нашего песно-
словы, поэтъ и въ выраженыхъ уподобился
Ерусланову разсказчику, напримеръ:
17