259 / 734
509
I. КРИТИЧЕСКИ СТАТЬИ.
510
однЪ
СЛИШКОМ!,
рЬЗЮЯ
и
круппыя черты. Для
этого нужно быть въ некотором], отиогаенш си-
баритомъ, который уже давно пресытился гру
быми и тяжелыми яствами, который Ьстъ птичку
не болЬе наперстка и услаждается такими блю-
домъ, котораго вкуст, кажется совсЬмъ неопре-
дЬленнымъ, страннымъ, безъ всякой прштно-
стн привыкшему глотать издЬлш крЬностного
повара. Это собраше его мелкихъ стпхотворешй
—рядъ самыхъ ослЬнительныхъ картннъ. Это
тотъ ясный мщу который такъ дышитъ чертами,
знакомыми одними древнимъ, въ которомъ при
рода выражается такъ же живо, какъ въ струй
какой-нибудь серебряной рЬки, въ которомъ
быстро и ярко мелькаютъ ослЬпительныя плечи,
или бЬлыя руки, или алебастровая шея, обсы
панная ночью темныхъ кудрей, или прозрач
ный гроздья винограда,
и л и
мирты
и
древесная
сЬнь созданная для жизни. Тутъ все: и насла
ждение и простота, и мгновенная высокость мы
сли, вдругъ объемлющая евягценнымъ холодомъ
вдохновешя читателя. ЗдЬсь нЬгъ этого каска
да краснорЬчш, увлекающаго только многосло-
втемъ въ которомъ каждая фраза потому толь
ко сильна, что соединяется съ другими и оглу-
шаетъ падешемъ всей массы, но если отделить
ее, она становится слабой и безсильной 3 гЬсь
н'Ьтъ
красноргьчш,
здЬсь одна
поэзш,
никакого
паружнаго блеска, все просто, все исполнено
виутреиняго блеска, который раскрывается не-
вдругъ; все лаконизмъ, какимъ всегда бываетъ
чистая поэзш. Словъ немного, но они такъ точ
ны, что обозначаютъ все. Въ каждом-), словЬ
бездна пространства: каждое слово необъятно,
какъ поэтъ Отсюда лроисходитъ то, что эти
мелкие сочиневш перечитываешь нисколько
разъ, тогда какъ достоинства этого не нмЬетъ
сочинете. въ которомъ слишкомъ просвЬчи-
ваетъ одна главная идея.
„МнЬ всегда было странно слышать йуждешя
объ нихъ многихъ, слывущихъ знатоками и лите
раторами. которымъ я болЬе довЬрялу нока-
мЬстъ еще не елышалъ ихъ толковъ обт, этомъ
предмету Эти мелшя сочиненш можно назвать
пробнымъ камнемъ.на которыхъ молено испытать
вкусъ и эстетическое чувство разбирающаго его
критика. Непостижимое дЬло! казалось, какъ бы
лмъ не быть доступными всЪмъ! Они такъ про
сто возвышенны, такъ ярки, такъ пламенны,
такъ сладострастны и вмЬстЬ такъ дЬтски-чи-
-сты. Какъ бы не понимать ихъ! Но, увы! это
неотразимая истина: чЬмъ болЬе поэтъ стано
вится поэтомъ, чЬмъ бол-Ье изображает-), онъ
-чувства, знакомый поэтамъ, тЬмъ замЬтнЬе
уменьшается кругъ обступившей его толпы и,
наконецъ, такъ становится тЬсенъ, что онъ мо-
жетъ перечесть по пальцамъ всЬхъ своихъ ис-
тинньтхъ ц-Ьнителей.“
У 1 .
Поэмы: «Русланъ и Людмила», «Навказ-
ск1й ПлЪнникъ», «Бахчисарайскш Фон-
танъ», «Братья Разбойники».
Нельзя ни съ ч-Ьмъ сравнить восторга и
негодованш, возбужденныхъ первой поэмой
Пушкина—«Русланъ и Людмила». Слишкомъ
немногимъ гешальнымъ твореншмъ удава
лось производить столько шуму, сколько про
извела эта детская и нисколько не гешаль-
ная поэма. Поборники новаго увидели въ
ней колоссальное произведена, и долго после
того величали они Пушкина забавнымъ тит-
люмъ «певца Руслана и Людмилы». Пред
ставители другой крайности, слепые поклон
ники старины, почтенные колпаки, были
оскорблены и приведены въ ярость появле-
шемъ «Руслана и Людмилы». Они увидели
въ ней все, чего въ ней нйтъ—чуть не без-
боайе, и не увидели въ ней ничего пзъ того,
что именно есть въ ней, то есть хорошихъ,
звучныхъ стиховъ. ума, эртетическаго вкуса
и, м-Ьстами, проблесковъ поэзш. Перели
стуйте, отъ скуки, журналы 1820 года,—и
вы съ трудомъ поверите, что все это писа
лось и читалось не более, какъ какпхъ-нп-
будь 24 года назадъ... И это относится не къ
однймъ порицательнымъ, но и къ хвалитель-
ньшъ статьямъ, которыми наводнилпсъ жур
налы того времени велйдствш появлеюя
«Руслана и Людмилы». Впрочемъ, подобное
явлеше столько же понятно, сколько есте
ственно и обыкновенно. Люди, которымъ не
дано способности углубляться въ сущность
вещей, разделяются на старовйровъ и на
верхоглядовъ. Первые стоять за старое и слй-
дуютъ мудрому правилу: «все старое хорошо,
потому что оно—старое, а все новое дурно,
потому что оно—новое»; вторые стоять за
новое и слйдуютъ мудрому правилу: «все но
вое хорошо, потому что оно—повое, а все
старое дурно, потому что оно—старое». Не
смотря на всю противоположность этихъ
двухъ парий, онб очень похожи одна на
другую, потому что источникъ ихъ воззре
ние, при всемъ своемъ различш, одинъ и
тотъ же: это—нравственная слепота, препят
ствующая видеть сущность предмета. Старо
веры, какъ люди всегда дряхлые, если не
годами, то душой, управляются привычкой,
которая замевяетъ нмъ размышлеше и из-
бавляетъ ихъ отъ всякой умственной ра
боты. Привыкнувъ съ молодости слышать,
что такой-то писатель великъ, они не забо
тятся узнать, почему онъ великъ и точно
ли онъ великъ, и готовы считать безбожни-
комъ всякаго,’ кто осмелился бы усомниться
въ величш этого писателя. Такимъ-то обра-
зомъ до появлевш Пушкина у нашихъ сло-
весниковъ слыли за великпхъ писателей
Кантемиру Ломоносовъ, Сумарокову Держа
вину Петровъ, Хераскову Богдановичу—
и въ ихъ глазахъ Державинъ по тому же
самому былъ великъ, почему и Сумароковъ
съ Херасковымъ, то есть по неоспоримому
праву давности, а совсемъ не потому, чтобъ
они умели чувствовать и постигать красоты
его поэзш.
У
кого есть эстетичесшй вкусъ и
кто способенъ находить красоты въ Держа
вине, тотъ уже не можетъ восхищаться Сума-
роковымъ, Херасковымъ или Петровымъ,—
а словесники, о которыхъ мы говоримъ,
равно благоговели передъ Сумароковымъ и
Херасковымъ, какъ и передъ Державинымъ;
Ломоносова же считали одни наравне съ