254 / 734
499
00ЧЕШЕН1Я В. Г. ЕМИНСКАГО.
500
риемами разный нравоучительный мысли, и
требуютъ отъ поэта непременно, чтобъ онъ
восп4валъ имъ все любовь да дружбу и пр.,
и которые неспособны увидеть поэзш въ
самомъ вдохновенномъ произведешь если въ
немъ нетъ общихъ нравоучительныхъ местъ.
Но если до истины можно доходить не темъ,
чтобъ соглашаться съ глупцами, то и не темъ,
чтобъ противоречить имъ, — а темъ, чтобъ,
забывая о ихъ существовать смотреть на
предмета глазами разума. Не только поэты
съ ихъ «вдохновеншми, сладкими звуками и
молитвами», но и сами жрецы, съ которыми
Пушкинъ сравниваетъ поэтовъ, не имели бы
никакого значешя, если бъ набожная толпа
не соприсутствовала алтарямъ и жертвопри-
ношеншмъ. Толпа, въ смысле массы народ
ной, есть прямая хранительница народнаго
духа, непосредственный источники таинствен
ной психеи народной жизни. Народъ (взя
тый какъ масса), духовная субстанщя жизни
котораго не въ соетоянш порождать изъ себя
великихъ поэтовъ, не стоить названы на
рода или наши—съ него довольно чести на
зываться просто племенемъ. Поэта, котораго
поэзш выросла не изъ почвы еубетаншаль-
ной жизни своего народа, не можетъ ни быть,
ни называться народными или нацюналь-
нымъ поэтомъ. Никто, кроме людей ограни
ченных!-. и духовно малолетнихъ, не обязы-
ваетъ поэта воспевать непременно гимны
добродетели и карать сатирой порокъ; но
каждый умный человекъ въ праве требовать,
чтобъ поэзш поэта или давала ему ответы
на вопросы времени, или но крайней мйрй
исполнена была скорбью этихъ тяжелыхъ
неразрешимыхъ вопросовъ. Кто поетъ про
себя и для себя, презирая толпу, тотъ рис
куете быть единственнымъ читателемъ сво-
ихъ произведен^. И действительно. Пуш
кинъ, какъ поэта, великъ тамъ, где онъ
просто воплощаете въ живыя прекрасный
явлены свои по >тическш созерцанш, но не
тамъ, где хочетъ быль ыыслителемъ и реши-
телемъ вопросовъ. Превосходно его стихо-
твореше «Поэта», въ которомъ онъ разви
ваете мысль, что поэта, пока не потребуетъ
его Аполлонъ къ священной жертве, ничтож
нее всехъ ничтожныхъ детей мща, а какъ
скоро коснется его слуха божественный зовъ,
душа его стряхиваете съ себя нечистый сонъ
жизни, какъ пробудивппйся орелъ; но мысль
эта теперь совершенно ложна. Наша совре
менность кишитъ поэтами, которые пошлы,
когда не пишутъ, и становятся благородны
и чисты, когда вдохновляются; но тЬмъ не ме
нее все видятъ въ нигь теперь не более, какъ
великихъ людей на малыя дела: все знаютъ,
что эти господа скоро выписываются и изъ-
за денегъ громкими фразами уверяютъ дру-
гихъ въ томъ, чему некогда сами верили, но
чему теперь уже сами первые не верятъ.
Наше время преклонить колёнп только передъ
художникомъ, котораго жизнь есть лучтшй ком-
ментарШ на его творены, а творены—луч
шее оправданы его жизни. Гёте не прииад-
лежалъ къ числу пошлыхъ торгашей идея
ми, чувствами и поэзый; но практически и
историчесюй индифферентизмъ не далъ ему
сделаться властителемъ думъ нашего вре
мени, несмотря на вею широту его мцоообъ-
емлющаго гены. Личность Пушкина высока
и благородна; но его взглядъ на свое худо
жественное служены, равно какъ и недоста
ющ . современнаго европейскаго образованы
(о чемъ мы еще будемъ говорить'» темъ не
менее были причиной постепеннаго охла
ждены восторга, который возбудили первый
его произведены. Правда, самый неумерен
ный восторгъ возбудили его самыя слабый,
въ художественномъ отношены, пьесы; но въ
нихъ видна была сильная, одушевленная субъ-
ективнымъ стремлевымъ личность. И чемъ
совершеннее становился Пушкинъ, какъ ху-
дожникъ, темъ более скрывалась и исчезала
его личность за чуднымъ роскошнымъ мщомъ
его поотическихъ созерцашй. Публика съ
одной стороны не была въ еостояны оценить
художественнаго совершенства его послед-
нихъ созданы (и это, конечно, не вина Пуш
кина); съ другой стороны, она въ праве была
искать въ поэзш Пушкина более нравствен-
ныхъ и философскихъ вопросовъ, нежели
сколько находила ихъ (и это, конечно, была
не ея вина) Между т^мъ избранный Пуш-
кинымъ путь оправдывается его натурой и
призвашемъ: онъ не палъ, а только сделался
самимъ собою, но по несчастью въ такое вре
мя, которое было очень неблагопрытно для
подобнаго направлены, отъ котораго выигры
вало искусство и мало пршбретало общество..
Какъ бы то ни было, нельзя винить Пушкина,
что онъ не могъ выйти изъ заколдованна™
круга своей личности,—и со всей добросо
вестностью человека и художника написалъ
свое превосходное стихотвореше «Поэту»:
Цоэтъ, не дорожи любовш народной!
Восторженных! похвалъ пройдетъ минутный
шумъ;
Услышишьсудъглунца и смЪхътолпы холодной;
Но ты останься твердъ. снокоенъ и угрюмъ.
Ты царь: живи одинъ. Дорогою свободной
Иди, куда влечетъ тебя свободный умъ,
Усовершенствуя плоды высокихъ думъ,
Не требуя наградъ за
подвйгъ
благородной.
ОнЪвъ самомъ теб'Ь. Ты самъсвойвысшшсудъ;
ВсЬхъ строже оцЪнить умйешь ты свой трудъ.
Ты имъ доволенъ ли, взыскательный худож-
НИКЪ?
Доволенъ? Такъ пускай толпа тебя бранить,
И плюетъ на алтарь, где твой огонь горитъ,
И въ дЪтской рЬзвоети колеблетъ твой тре-
ножникъ.
И Пушкинъ навсегда затворился въ эгомъ
гордомъ величш кепонятаго и оскорблен-