249 / 734
-489
I. КРИТИЧЕСКИ СТАТЬИ.
яацюнальвой стихш, глазами всего народа, когда
чувствуетъ и говорить такъ, что соотечествен-
никамъ его кажется, будто это чувствуютъ и
говорятъ они сами. Если должно сказать о гЬхъ
достоинствах'*., которыя составляютъ принадлеж
ность Пушкина, отличающую его отъ другихъ
поэтовъ, то они заключаются въ чрезвычайной
быстроте описанш и въ необыкновенномъ искус-
018* немногими чертами означить весьпредметъ.
Его эпитетъ такъ отчетистъ и смели, что ино
гда одинъ заменяетъ целое описаше; кисть его
летаетъ. Его небольшая пьеса всегда стоить
целой поэмы. Врядъ ли о комъ изъ поэтовъ
можно сказать, чтобы у него въ коротенькой
пьесе вмещалось столько величш. простоты и
силы, сколько у Пушкина.
„Но послЪдшя его поэмы, писанным имъ въ
то время, когда Кавказъ скрылся отъ него со
всемъ своимъ грознымъ величшмъ и державно
возносящейся изъ-за облакъ вершиной, и онъ
погрузился въ сердце Роесш, въ ея обыкновен
ный равнины, предался глубже изсл’йдованш
жизни и яравовъ своихъ соотечественниковъ и
захотели быть вполне нацюнальнымъ поэтомъ,
—его поэмы уже не
всёхъ
поразили той яркостью
и ослепительной смелостью, какими дышитъ у
него все, где ни являются Эльбрусъ, горцы,
Крымъ и Грузш.
„Явлеше это, кажется, не такъ трудно разре
шить: будучи поражены смелостью его кисти и
волшебствомъ картинъ, все читатели его, образо
ванные и необразованные, требовали напере-
рывъ, чтобы отечественныя и историческш про
исшествия являлись предметомъ его поэзш, по
забывая, что нельзя теми же красками, кото
рыми рисуются горы Кавказа и его вольные
обитатели, изобразить более спокойный н гораздо
менее исполненный страстей быть русски!. Мас-
-са публики, представляющая въ лице своемъ
нацно, очень странна вь своихъ желаншхъ; она
кричитъ: „изобрази насъ такъ, какъ мы есть,
въ совершенной истине; представь дела нашихъ
предковъ въ такомъ виде, какъ они были“. Но
■
попробуй поэтъ, послушный ея веленью, изобра
зить все въ совершенной истине и такъ какъ
было, она тотчаеъ заговорить; .это вяло, это
слабо, это не хорошо, ни мало это не похоже на
то. что было. Масса народа похожа въ этомъ
случае на женщину,приказывающую художнику
нарисовать съ себя портретъ совершенно по
хожи!; но горе ему, если онъ не умелъ скрыть
всехъ ея недостатковъ. Русская исторш только
со времени последняго ея направлешя при
императорахъ ярюбретаетъ яркую живость; до
того характеръ народа большей частью былъ
■
безцветенъщазнообразю страстей ему мало было
известно. Поэтъ невиноватъ; но и въ народе тоже
'весьма извинительно чувство придать болышй
размерь деламъ своихъ предковъ. Поэту оста
валось два средства: или натянуть, сколько
можно выше, свой слогъ, дать силу безсиль-
ному, говорить съ жаромъ о томъ, что само въ
■
себе не сохраняетъ сильнаго жара, тогда толпа
почитателей, толпа народа на его стороне, а
вместе съ нимъ и деньги; или быть верну одной
истине, быть высокимъ тамъ, где высокъ пред
мета, быть резкимъ и смелымъ, где истинно
резкое и смелое, быть спокойнымъ и тихимъ,
где не кипитъ происшествш. Но въ этомъ слу
чае прощай, толпа! ея не будетъ у него, разве
когда самый предмета, изображаемый имъ, уже
такъ великъ и р'Ьзокъ, что не можетъ не про
извести всеобщаго энтузшзма. Перваго средства
не избрали поэтъ, потому что хотгЬлъ остаться
шоэтомъ и потому что у всякаго, кто только
■
чувствуетъ въ себе искру святого при-званш,
I
490
есть тонкая разборчивость, не позволяющая ему
выказывать свой таланта такими средствомъ.
Никто не станетъ спорить, что димй горецъ въ
своемъ воинственномъ костюме, вольный какъ
воля, самъ себе и судья, и господинъ, гораздо
ярче какого-нибудь заседателя, и, несмотря на
то, что онъ зарезали своего врага, притаясь въ
ущельи, или выжегъ целую деревню, однако
же оиъ более поражаетъ, сильнее возбуждаетъ
въ насъ участао, нежели наши судья въ истер-
томъ фраке, запачканномъ табакомъ, который
невинными образомъ, носредетвомъ справокъ и
выправокъ, пустили по мщу множество всякаго
рода крепостныхъ и свободныхъ дупгь.—Но
тотъ и другой —они оба явленш, принадлежа
щая. къ нашехму мщу: они оба должны иметь
право на наше внимате, хотя но естественной
причине то, что мы рейсе видимъ, всегда силь
ней поражаетъ наше воображеше, и предпочесть
необыкновенному обыкновенное есть не больше,
какъ нерасчетъ поэта, нерасчетъ предъ его
многочисленной публикой, а не передъ собой.
Онъ ни чуть не теряетъ своего достоинства,
даже, моясетъ быть, еще бол'Ье прюбретаетъ его,
но только въ глазахъ немногихъ истинныхъ
ценителей. Мне пришло на память одно про-
исшествш изъ моего детства. Я всегда чувство
вали маленькую страсть къ живописи Меня
много занимали писанный мною пейзажи, на
первомъ плане коюраго раскидывалось сухое
дерево. Я жили тогда въ деревне; знатоки и
судьи мои были окружные соседи. Одинъ изъ
нихъ, взглянувши на картину, покачали голо
вой и сказали; хорошей живописецъ выбираетъ
дерево рослое, хорошее, на которомъ бы листья
были свежш, хорошо растущее, а не сухое. Въ
детстве мне казалось досадно слышать такой
судъ, но после я изъ него извлеки мудрость:
знать, что нравится и что не нравится толпе.
Сочиненщ Пушкина, где дышитъ у него рус
ская природа, такъ же тихи и безпорывны, какъ
русская природа. Ихъ только можетъ совершен
но понимать тотъ, чья душаноситъ въ себе чи
сто руссюе элементы, кому Росшя родина, чья
душа такъ нежно организована и развилась въ
чуветвахъ, что способна понять неблестящи съ
виду русски песни и руссый духъ, потому что,
чемъ предмета обыкновеннее, т-Ьмъ выше нуж
но быть поэту, чтобы извлечь изъ него не
обыкновенное, и чтобы это необыкновенное было
между прочими совершенная истина. По спра
ведливости ли оценены последны его поэмы?
Определили ли, понялъ ли кто „Бориса Году
нова“, это высокое, глубокое произведете, за
ключенное во внутренней неприступной поэзш,
отвергнувшее всякое грубое, пестрое убранство,
на которое обыкновенно заглядывается толпа?—
по крайней мере печатно нигде не произнес-
лась имъ верная оценка и оне остались до
ныне не тронуты.“
Все это очень справедливо, особенно опро-
д-Ьлеше нащональнаго поэта. «Поэтъ даже
можетъ быть и тогда нацюнальнымъ, когда
описываетъ совершенно сторонний мщъ, но
глядитъ на него глазами своей нащональной
стихли, глазами всего народа, когда чув
ствуетъ и говоритъ такъ, что еоотечествен-
никамъ его кажется, будто это чувствуютъ
и говорятъ они сами.» И, если хотите, съ
этой точки зрйнш Пушканъ болйе нацю-
нально-руссшй поэтъ, нежели кто-либо изъ
его предшественниковъ; но дкло въ томъ,