243 / 734
477
I. ЕРЕТИЧЕСКИ СТАТЬИ.
478
л'Ье какъ огромный фонарь, огромная печка;
но оно проливаетъ на землю яршй, весело
дрожаний, радостно играющгй лучъ,—и земля
встр'Ьчаетъ этотъ лучъ улыбкой, а въ этой
улыбке—невыразимое очароваше, неулови
мая поэзш... Природа полна не однГхъ орга-
ническихъ силъ,—она полна и поэзш, кото
рая наиболее свид'Ьтельствуетъ о ея жизни:
въ ея вЬчномъ движении, въ колыханш ея
дЬсовъ, въ трепете серебристаго листа, на
которомъ любовно играетъ лучъ солнца, въ
ропоте ручья, нЬянш ветра, волнующаго
золотистую жатву, разлитъ для человека та
инственный блескъ и слышатся ему живые
голоса, то грустные и одинокие, какъ звуки
эоловой арфы, то веселые, радостные, какъ
песнь взвивающагося подъ небо жаворонка...
Человеки еще более иснолненъ поэзш. От
чего вамъ такъ хочется расцеловать этого
ребенка, шумно играющаго на лугу; отчего
такъ пленяютъ васъ и его блестяпце чистой
радостью глаза, его дышащая блаженствомъ
улыбка, живость и резвость его движений?—
Что общаго между вами, измученнымъ
жизнью, опытомъ и житейскими заботами,—
вами, челов'Ькомъ пожилымъ и мудрымъ, и
между имъ, ничего не понимающими, почти
безсознательнымъ существомъ? Зачймъ же,
торопливо бйжа но важному дйлу съ озабо
ченными видомъ, вы вдругъ остановились
на лугу, забывъ ваши важный дела, и съ
улыбкой умиденш смотрите на это дитя, и
чело ваше разгладилось и прояснело, забота
на мигъ слетела съ него, и улыбка счастья
на мгновенш осветила ваше угрюмое лицо,
какъ лучъ солнца, проникнувший сквозь щель
въ мрачное подземелье и трепетно заигравтшй
на сыромъ его полу?.. Оттого, что видъ это
го дитяти пахнули на васъ поэзшй жизни...
Вотъ прекрасная молодая женщина: въ чер-
тахъ лица ея вы не находите никакого опре-
дЬленнаго выражении —это не олицетворенш
чувства, души, доброты, любви, самоотвер
жении, возвышенности мысли и стремлешй,
словомъ, ничто не говоритъ вамъ въ этомъ
лице ни о какомъ резко выпечатавшемся
нравственномъ качестве: оно только пре
красно, мило, одушевлено жизнью и больше
ничего; вы не влюблены въ эту женщину и
чужды желанно быть любимыми ей; вы спо
койно любуетесь прелестью ея движешй,
гращей ея манеръ,—и въ то же время въ
ея присутствии сердце ваше бьется какъ-то
живее, и кроткая гармонии счастья мгно
венно разливается въ душе вашей... Отчего
это, если не оттого, что красота сама по себе
есть качество и заслуга, и при томи еще ве
ликая? Прекрасна и любезна истина и до
бродетель, но и красота также прекрасна и
любезна, и одно другого стоитъ; одно дру
гого заменить не можетъ, но то и другое въ
одинаковой степени составдяетъ потребность
нашего духа. Вотъ почему древше греки въ
евоемъ поэтическомъ политеизме обожестви
ли не только истину, знаше, могущество,
мудрость, доблесть, справедливость, цбдому-
дрш, но и красоту, сопровождаемую харига-
ми любви и желашя... По ихъ религшзно-
му созерцашю, исполненному поэзш и жи
зни, богиня красотыо бладала таинственными
поясомъ, —
. . . . всЬ обаянья въ немъ заключались:
Въ немъ и любовь, и желания, въ немъ и зна
комства, и просьбы,
Льстивыя рЪчи, не разъ уловлявшш умъ и
разумныхъ.
Чтобы выразить всю силу неотразимаго влй-
янш на душу и сердце человека поэзш Го
мера, греки говорили, что онъ похитили по-
ясъ Афродиты...
Пушкинъ первый изъ русскихъ поэтовъ
овладелъ поясомъ Киприды. Не только стихи,
но каждое ощущенш, каждое чувство, каж
дая мысль, каждая картина исполнены у него
невыразимой поэзш. Онъ созерцали природу
и действительность подъ особеннымъ угломъ
зренш, и этотъ уголъ были исключительно
поэтический. Муза Пушкина это —девушка-
аристократка, въ которой обольстительная
красота и грациозность непосредственности
сочетались съ изяществомъ тона и благо
родной простотой, и въ которой прекрасный
внутреннш качества развиты и еще более
возвышены виртуозностью формы, до того
усвоенной ею, что эта форма сделалась ей
второй природой.
Самобытный мелкш стихотворешя Пуш
кина не воеходятъ далее 1819 года, и съ
каждыми следующими годомъ увеличиваются
въ числе. Изъ нихъ прежде всего обратимъ
внимаше на те маленький пьесы, который и
по содержанью, и по форме отличаются ха-
рактеромъ античности, и который съ перваго
раза должны были показать въ Пушкине
художника по превосходству. Простота и
обаяние ихъ красоты выше веякаго выраже
нш: это музыка въ стихахъ
ж
скульптура
въ поэзш. Пластическая рельефность выра
жения, стропй классический рисунокъ мысли,
полнота и оконченность цълаго, нежность и
мягкость отделки въ этихъ пьесахъ обнару-
живаютъ въ Пушкине счастливаго ученика
мастеровъ древняго искусства. А между теми
онъ не знали по-гречески, и вообще много-
стороншй, глубошй художничесюй инстинкта
заменяли ему изучеше древности, въ шко
ле
которой воспитываются все европейсте
поэты. Этой поэтической натуре ничего не
стоило быть гражданиномъ всего мфа и въ
каждой сфере жизни быть какъ у себя дома;
жизнь и природа, где бы ни встретили онъ