230 / 734
451
С0ЧИНЕН1Я В. Г. БЫИНОКАГО.
452
И память радостей почившихъ
Привычной думою зоветъ...
Къ чему?...
Все окончаше этой прекрасной пьесы, за
ключающее въ себе картину гроба юноши,
дышетъ такой светлой, ясной и отрадной
грустью, какую знала и дала знать мщу
только поэтическая душа Пушкина... Пьеса
«Къ Овидш» въ цЪломъ сбивается нисколько
на старинный дидактичесшй тонъ послатй,
но въ немъ много прекраснаго, и особенно
начиная съ стиха: «Суровый славянинъ, я
слезъ не проливалъ», до стиха: «Неслися
издали, какъ томный стонъ разлуки»; и луч
шую сторону этого стихотворетя составляетъ
его элегичесшй тонъ.
Изъ переходныхъ стихотворешй Пушкина
слабейшими можно считать: «Русалку», «Чер
ную Шаль», 4Сводъ неба мракомъ обложился».
«Русалка» прекрасна по идей, но поэтъ не
совладалъ съ этой идеей,—и кто хочетъ по
нять, до какой степени прекрасна и испол
нена поэзш эта идея, тотъ долженъ видеть
превосходное произведете нашего дарови-
таго живописца Моллера. Въ этой картине
художникъ воспользовался заимствованной
имъ у поэта идеей несравненно лучше, чемъ
самъ поэтъ. «Русалка» Пушкина отзывается
юношеской незрелостью; «Русалка» Моллера
есть богатое и роскошное создаше зрелаго
таланта.— «Черная Шаль» при своемъ по-
явленш возбудила фуроръ въ русской чи
тающей публике, но, подобно «Гусару» Ба
тюшкова, теперь какъ-то опошлилась и чрез
вычайно нравится любетелямъ «песенни-
ковъ». Теперь очень не редкость услышать,
какъ поетъ эту пьесу какой-нибудь разгуль
ный простолюдинъ вместе съ песней 0.
Глинки: «Вотъ мчится тройка удалая», или:
«Ты не поверишь, какъ ты мила»... «Сводъ
неба мракомъ обложился» есть не что иное,
какъ отрывокъ изъ новгородской поэмы
«Вадимъ», которую затевалъ, было, Пушкинъ
въ своей юности и которой суждено было
остаться неоконченной. Одинъ отрывокъ по-
мещенъ между «лицейскими» стихотворе-
ншми, въ IX томе, подъ назвашемъ «Сонъ»,
и Пушкинъ не хотелъ его печатать. Стнхъ
отрывка «Сводъ неба мракомъ обложился»
хорошъ, но прозаиченъ. Герои, выставлен
ные Пушкинымъ въ этомъ отрывке,—сла
вяне; одииъ—старикъ, другой —прекрасный
юноша съ кручиной въ глазахъ—
На немъ одежда славянина
И на бодрЪ слявянсшй мечъ,
Славянъ вотъ очи голубыя,
Вотъ ихъ и волосы златые,
Волнами падгше до плечъ.
Старикъ—человекъ бывалый:
Видалъ онъ дальшя страны,
По сушь, по морю носился,
Во дни былые, въ дни войны
На западЪ, на югЬ бился,
ДЬля добычу и труды
Съ суровымъ племенемъ Одена.
И передъ нимъ враговъ ряды
БЪжали, какъ морская нЬна,
Въ часъ бури, къ чернымъ берегамъ.
Внималъ онъ радостпымъ хваламъ
II арфамъ скальдовъ изступленныхъ,
И очи дЪвъ иноплеменныхъ
Красою чуждой привлекала
Очевидно, что это не те славяне, которые
втихомолку отъ исторш и украдкой отъ че
ловечества жили да поживали себе въ сте-
пяхъ, болотахъ и дебряхъ нынешней Россш;
но славяне Карамзипсюе, которыхъ суще-
ствоваше и образъ жизни не подвержены ни
малейшему сомневш только въ «Исторш
Государства РоесШскаго». Изъ такихъ сла
вянъ нельзя было сделать поэмы, потому что
для поэмы нужно действительное содержите,
и ея гороями могутъ быть только действи
тельные люди, а не ученый фантазш и не
историчесшя гипотезы... Кто видалъ славян
ине мечи? Дреколья и теперь можно видеть...
Кто видалъ славянскую боевую одежду вре-
менъ баснословнаго Вадима или баснослов
ного Гостомысла?... Лапти и сермяги можно
и теперь видеть...
«Песнь о Вещемъ Олеге»—совсемъ другое
дело: поэтъ умелъ набросить какую-то по
этическую туманность на эту более лириче
скую, чемъ эпическую пьесу,—туманность,
которая очень гармонируетъ съ исторической
отдаленностью представленнаго въ ней героя
и событш и съ неопределенностью глухого
предашя о нихъ. Оттого пьеса эта исполнена
поэтической прелести, которую особенно воз-
выгааетъ разлитый въ ней элегически! тонъ
и какой-то чисто руссшй складъ изложешя.
Пушкинъ умелъ сделать интереснымъ даже
коня Олегова,—и читатель разделяетъ съ
Олегомъ жедаше взглянуть на кости его бое
вого товарища:
Вотъ гЬдетъ могучзй Олегъ со двора,
Съ пимъ Игорь и старые гости,
И видятъ: на холмЪ, у брега ДнЪпра,
Лежать благородный кости;
Ихъ моютъ дооюди, засипаетъ ихъ пыль,
И вптеръ волнуетъ надъ ними ковыль...
Вся пьеса эта удивительно выдержана въ
тоне и въ содержанш; последтй куплетъ
удачно замыкаетъ собой поэтичестй емыслъ
целаго и оставляетъ на душе читателя пол
ное впечатлеше:
Ковши круговые затгЬнясь шипятъ
На тризнЪ плачевной Олега:
Князь Игорь и Ольга на холмЪ сидятъ;
Дружина пируетъ у брега;
Бойцы поминаютлэ минувппе дни
И битвы, гдЪ вмЪетЪ рубились они.
Нельзя того же сказать о всехъ переход
ныхъ пьесахъ Пушкина въ отношении къ